Апокалиптическая фантастика

Иш приобнял ее. И тут, отгораживая небо, упал занавес, филигранно расшитый алмазами и сапфирами, и закачался на ветру, будто стена сверкающего снега. Высокое старое дерево на вершине холма стало коричневым, искривилось — и взорвалось, разбросав во все стороны желтые ленты пламени. Жар поднялся из ущелья, когда триллион крохотных машин выпустили молекулы, высвобождая энергию, скручивая ее во имя своей сумасшедшей цели. Иш и Бет закричали разом. Но треск растущих кристаллов заглушил звук. Город, расположенный в шестидесяти километрах от них, плавился, принимая формы, которые может породить лишь мигрень: зубчатые стеньг, башенки, крепостные валы — древняя геометрия подсознания.

Они не видели гриб горячего белого света, пытавшийся сжечь дотла враждебных паразитов. Они оказались счастливчиками, Бет и Иш, двумя из тысячи — или около того, — избежавшими холокоста, бомбы, стершей с лица земли три миллиона человеческих жизней. В других городах другие бомбы обугливали плоть и стальные балки скручивались размякшими ирисками; они также были одними из еще меньшего числа, кто не заразился сразу.

Мужчина и женщина лежали в объятиях друг друга, когда нахлынул и отступил жар, а потом кинулись к пещере в холме, и укрылись в ней, и Бет рыдала, рыдала и рыдала, как дитя, и они выжили.

Они отыскивали друг друга, выжившие, постепенно, но не было у них приюта, которым можно поделиться, и не было надежды. Храбрецы боролись, трусы молча смирялись с алмазно-железными тучами; смерть просачивалась и в храбрецов, и в трусов вместе с губчатым туманом. Они страдали ужасно, последние разобщенные мужчины и женщины, последние чахлые немногочисленные дети, они тощали и болели, гноящиеся язвы расцветали на их телах. Но даже тот, кто защищался, с горечью сознавал, что все тщетно, что, пусть он и проживет на пару месяцев дольше прочих, будущего все равно нет.

Лишенные всего, как и остальные, Иш и Бет скитались по пустынным землям, перекроенным выпущенным на свободу людьми ужасом. Они ели отбросы и найденные уцелевшие консервы, и пили бутилированную воду, которая по прихоти нанооружия осталась незараженной, и спали, когда позволяли ночные кошмары, и молились, и настал наконец день, когда туман расступился пред потоком серебристого огня и корабли принесли им спасение — но не радость.

Страдания опустошили людей до предела. Выжившие, и находчивые, и опустившиеся, и смелые — все вместе стянулись к кораблям. На покоробленной равнине, среди немых расселин и остекленевших скал, там, где некогда шумела листва и бурлила жизнь, застыли внушающими страх зеркалами небесные веретена. Их гладкие бока отражали усеянное алмазами небо, и выжившие, залитые ярчайшим светом, увидели в них себя — во всей красе деградации.

Иш Джером рассмеялся первым.

Он стоял перед выпуклой поверхностью звездного веретена и видел себя в сияющем глянце. Он видел сожженные брови, опаленные, спутанные патлы, видел тощее чучело в грязных лохмотьях.

— Мудрость возраста, — беззлобно хмыкнул он. — Иш, произведение искусства!

Горечь чужда была Ишу. Он даже забавлялся, наблюдая разрушение недавнего философа.

Еле волоча ноги, из толпы скелетов выбралась Бет и подошла к нему, как ребенок к своему защитнику. Они поменялись ролями; лишь невинность может спокойно встретиться лицом к лицу с неизвестностью.

Иш вновь рассмеялся, и маленькая толпа шумно заерзала с некоторым даже облегчением, и тут, перекрывая бормотание, с ними заговорил голос. Голос, эхом без слов зазвучавший в сознании каждого. Существа с кораблей заговорили с ними.

— Мы услышали крик смерти из вашего мира, — сказал голос. — Крик горестной жалобы и скорби, ворвавшийся в вакуум космоса в тот миг, когда погиб ваш мир. Мы приняли его за крик убиваемого, но, прибыв, обнаружили, что гибель вы навлекли на себя сами.

В тишине, придавленный страшным укором, Иш обвел взглядом Землю, на которой, преисполненная надежд, четыре миллиарда лет назад возникла жизнь — возникла, чтобы погибнуть, покончив с собой. Туман нависал над головами, серо-стальная завеса поблескивала искрами света, обещая неизбежную смерть. Голос говорит сущую правду, и вне человеческих сил было искупить преступление. Иш сжал кулаки, стиснул зубы. Близ кораблей земля морщилась, вяло и омерзительно, точно корчащийся червяк.

— Не в нашей власти восстановить вашу землю. Маленькие глупые аппараты людей умертвили биосферу. Мы можем возродить лишь малую часть ее. И мы потребуем платы, но, по крайней мере, кусочек вашего мира вновь станет зелен и свеж.

Последние человеческие существа заволновались; не считающаяся ни с чем жизнь молила дать ей шанс.

— Да! — закричало человечество, закричала жизнь.

В этот миг группка оборванцев слилась в едином порыве в единое существо.

— Да!

— Мы согласны заплатить вашу цену, какой бы она ни была!

— Только позвольте нам жить снова!