Тишина вернулась, лишь скулящий ветер гнал по пустоши сумасшедший созидающий прах. И в сознании выживших возникло видение: море тьмы, океан черноты, вспоротой кое-где светом звезд. Веретена висели там, иной вид жизни и сознания, поглощенные битвой с существами с другого края галактики — или из каких-то еще более удаленных и потаенных мест.
— Они убийцы, нам не постигнуть их, — произнес голос. — Они явились откуда-то из пространств меж звездных островов, явились, неся слепую, беспричинную ненависть, которую не отразишь ничем, кроме беспощадной силы. Мы думали, ваш мир стал их жертвой, но нашли нечто худшее — мир, сам лишивший себя жизни. Слишком поздно предлагать вам помощь, но, по крайней мере, мы можем построить вам убежище, если, в свою очередь, некоторые из вас отправятся с нами — сражаться.
— Сражаться? — в гневе вскрикнула одна из женщин; лицо ее обезображивали плачущие кровавыми слезами раны. — Неужто все живущее столь глупо? Вы обвиняете нас в убийстве нашей планеты, а потом просите повторить безумие? Нет, мы не станем сражаться. Улетайте прочь, дайте нам умереть в стыде и безрассудстве.
— Пусть каждый сделает свой выбор, — предложил голос. — Поймите: они нападают, не ведая милосердия. И они побеждают.
Цена жизни — смерть, подумала Бет, прижимаясь к руке мужа. Те немногие, что уйдут, покинув их и без того жалкую группку, наверняка не вернутся.
— Только некоторые из вас подойдут нам, — объяснил голос. — Хищники, бойцы. Они должны лететь с нами. Остальные останутся, и мы восстановим для них уголок вашего мира. Решайте же — и решайтесь. Звезды нашей галактики гибнут.
Большинство из них даже представить себе не могло этого — битву между богами. Хотя нет, не богами, сказал себе Иш Джером, это просто жизнь, вынужденная применять неумеренное насилие ради спасения своего рода.
Страх объял людей, леденящий, как ветер, но и решение их крепчало, как ураган, подавляя страх.
Высоко над их головами в серебристом корпусе открылось отверстие. Последние из человечества шагнули вперед — чтобы пройти проверку.
Вот как это было, поет память, здесь, в сумерках. Они забрали нашу душу и даровали нам комфорт бессмертия в свежепостроенном земном раю. Звезды ясно сияют на чистом небе. Мы вглядываемся в черноту ночи и знаем, что где-то там корабли-веретена бьются с врагом слишком ужасным, чтобы его понять или пожалеть. И наша душа с ними — страдает, надрывается в агонии смерти и победы. Мы вращаемся, мы и наш тихий сад, в анестезии довольства.
Я вижу ястреба, парящего на высокой волне песни. Его крик висит в воздухе, как и его горделивое пернатое тело. Вот он замирает, падает стремительно, точно бомба, а вот, расправив крылья, как по волшебству вновь взмывает ввысь. Здесь так уютно, на припеке под солнцем. Но кажется, я помню фразу из прошлого, из повторяющегося прошлого. Почему во мне шевелится страх, когда я гляжу на свои нестареющие руки? Разве моя наивность, мое простодушие и невинность спасли меня? Возможно, но я больше не невинен. Наша жизнь тянется, ибо наша сделка состоялась и солнце греет наш мир.
И все же, как и память, остается ужас — ужас того, что кроткий унаследовал землю.
ДЖЕЙМС ТИПТРИ-МЛ
Человек, который шел домой