Читаем Апокалиптичность в фантастике полностью

В кино это называется словом «саспенс» – с подачи Хичкока, если не ошибаюсь. Саспенс – это сопереживающее ожидание. Взорвавшаяся на экране бомба оживит фильм. Но стократ большего эффекта можно добиться, если показать, как бомба тикает... люди спокойно разговаривают, а она тикает где-нибудь под столом... жизнь персонажей идет привычной колеей или, может быть, в ней происходят какие-то изменения, а бомба тикает... Вот тут зритель влезает в шкуру персонажа, начинает сопереживать, мысленно кричит ему «беги, лопух!» и т.д. А для чего, спрошу я вас, мы ходим в кино и читаем художественную литературу? Именно для того, чтобы сопереживать, хотите верьте, хотите нет.

Редчайший случай – замечательная повесть «Сдвиг» Александра Щербакова (мы еще поговорим о ней). На первый взгляд, никаких предвестников катастрофы тут нет. Вымышленное островное государство, несколько смахивающее на Ирландию. Ни с того ни с сего начинаются землетрясения и никак не желают заканчиваться. Полный хаос, правительство погибло, лояльные военные пытаются найти или создать хоть какую-нибудь гражданскую администрацию для восстановления управления страной. Короче, ситуация обрисована, таймер запущен, действие пошло. Лишь где-то около середины повести с катастрофой становится все ясно – ее причины, ближайшие прогнозы и как с ней бороться. Здесь начинается настоящая борьба и настоящий саспенс, а все, что было до этого – лишь метания растерявшихся людей. Вот тот – повторяю, редчайший – случай грамотно сделанной подмены, когда в роли предвестников катастрофы выступает ее начало.

Итак, предвестники катастрофы желательны, а для начинающих авторов – обязательны. То же относится и к НЕИЗБЕЖНОСТИ. Тут все просто. Если уж вы заварили кашу, идите до конца. Читатель не должен быть обманут – пусть катастрофа случится. Иначе вас перестанут читать – кому приятно получить пустой фантик без конфетки? Кстати, вот хороший, но рискованный ход: пусть случится не та, катастрофа, которая была предсказана, а другая, которую проморгали. Но отнесем этот ход к разряду экзотических исключений.

<p>2. ВСЁ ДЛЯ ЛЮДЕЙ, или ГУБИТЬ – НО КАК?</p>

Выбрать конкретный тип апокалипсиса не так просто. К счастью, это чаще всего и не нужно. Апокалиптические идеи приходят в голову сами, а не вымучиваются. Если вам приходится их вымучивать, пишите лучше о боевой магии.

Я категорически настаиваю на том, что фантастика является художественной литературой (одной из ее разновидностей). Как таковая она имеет дело только с тремя объектами: человек, человеки, человечество. Исходя отсюда, задам вопрос: будет ли являться А. гибель народа Ойойой на планете Айайай?

Сомнительно. То есть для них – да. Но нас это тронет лишь в том случае, если эти существа – гуманоиды. Либо ситуацию можно каким-то образом спроецировать на нас, людей. Но даже в этом случае то, что произошло с другими, тронет нас гораздо слабее, чем наш родной Конец Света. Своя рубашка, знаете ли...

Помните гуманистический лозунг: «Все для народа, все для человека!» Приберегите же для человечества с любовью сделанный Апокалипсис, не отдавайте его кому попало. Не то он пропадет даром.

Далее – обоснование принципиальной возможности А. Все известные нам природные земные катаклизмы, катаклизмы космические, катаклизмы техногенные, раздутые до апокатиптических пределов – с этим более или менее понятно. Не ново, но потребитель готов и впредь потреблять эту продукцию. Трудности возникают с чем-то новеньким.

Допустим, внезапно изменились значения четырех основных мировых констант. Не настолько сильно, чтобы сделать невозможным существование жизни, но более чем достаточно, чтобы наблюдаемая нами картина мира изменилась, по нашим понятиям, катастрофически. Годится? Да, но далеко не для всякого читателя. Очень многие потребуют логического обоснования слишком вольного поведения мировых констант. Сумеете сделать это убедительно – честь вам и хвала. В рассказе «Профессор А.Донда» Лем опрокинул человеческую цивилизацию с помощью абсолютно ненаучного допущения об эквивалентности массы и информации. Строго говоря, в этой замечательнос сатире А. занимает подчиненное положение, и тем не менее он получился.

Масштаб А. – это отдельная песня. Об этом мы еще поговорим, а пока просто спрошу: прорыв канализации в городе Урюпинске – это А.? Вроде бы линейка всем понятна: авария – катастрофа – апокалипсис. И прорыв нечистот – это типичная авария, не надо пудрить нам мозги. Хорошо. Но допустим, что накануне из какого-нибудь НИИ Прикладной Биологии в канализацию по недосмотру попал неубитый штамм боевой бациллы и уцелел. Готово дело: жижица фонтанирует, люди вдыхают микроскопические капельки, а вот и первые симптомы непонятной болезни... До катастрофы уже полшага, а там, глядишь, и до А. Возможный сюжет для фантастического романа? Бесспорно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика