Апокриф Аглаи

– Нет, в конце июля восемьдесят восьмого. Я попросила водителя подвезти меня, если это для него не большой крюк, к тому дому, где я жила с Кшиштофом. И только когда мы подъехали, меня вдруг ударило, что я совершила страшную неосторожность: тут они, надо думать, уж точно поджидали меня. Однако я знала места, где они обычно стояли, и там их не было. Все окна были темные, и в той квартире, этажом ниже, где все годы эксперимента бдела остальная часть охраны, – тоже. Я на цыпочках поднималась вверх, около их двери буквально умирала от страха. Нажала на кнопку звонка, но Кшиштоф не открыл. И вообще там никаких признаков жизни не проявилось. Я позвонила второй раз. Но ведь если он меня – то есть не меня, а ее – любил, то должен был ждать этого момента. Но, может, он напился до положения риз. Если он только вообще жив. В третий раз я звонить не стала, мне было страшно. Удирала я оттуда, словно за мной гнались. Остановилась – поверьте, я не преувеличиваю – только через несколько кварталов.

Ситуацию, в какой я оказалась, благоприятной не назовешь. Была она, прямо скажем, кошмарная. Еще в пути, в машине, я начала понимать, что стратегия импровизированного побега имеет свои скверные стороны: в Варшаве я оказалась без документов, без денег, без одежды на смену. В чуть просохшем тренировочном костюме. КГБ не было нужды бросаться на поиски меня: первый встречный милиционер мог совершенно спокойно задержать меня. К тому же, думала я, если им известно, какие кассеты я любила слушать десять лет назад, то и предвидеть каждый мой шаг для них не составит большого труда. И однако они не подняли тревогу, не поджидали меня у дома Кшиштофа. Это могло означать что угодно: либо они сторожили его, а он куда-то уехал, либо не придали большого значения моему бегству (вполне возможно, психолог боялся признаться в собственном недосмотре и надеялся найти меня утром где-нибудь неподалеку), либо Кшиштофа уже не было в живых, а без него кто мне поверит.

Я как помешанная блуждала по улицам. Все было такое же, как когда-то, и, однако, изменилось. Дома страшно высокие. Что-то у меня произошло с восприятием, подумала я. И речь тут шла не только и даже, главным образом, не о зрительных ощущениях. Я чувствовала себя голой. Более того. Чувствовала себя так, будто с меня содрали кожу. Каждый порыв ветра причинял мне боль. Тогда-то я оценила свое пребывание на Мазурах; думаю, если бы не оно, в городе я точно сошла бы с ума. Чересчур много раздражителей. Да и сейчас я не была уверена, что не свихнусь. Вдобавок я еще расчихалась: как следует промокнув, я простудилась, ведь это был первый дождь за четыре года, под который я попала. К себе в квартиру я пойти не могла: раз они привезли мне фотографии, значит, у них были ключи, и они вполне могли поселить там кого-то. Например, Гришу. Мои родители, у которых были на всякий случай вторые ключи и которые, по нашей договоренности, приезжали ко мне поливать цветы, спокойно спали у себя на Садыбе, уверенные, что их дочурка делает научную карьеру в Москве (позже я узнала, что они регулярно получали от меня письма, хотя я им не писала). А до утра было еще страшно далеко.

Но одно я понимала совершенно ясно: если я хочу, чтобы у меня получилось, мне нужно действовать парадоксально, бессмысленно, непредсказуемо. Как сквозь туман мне припомнилось, как во время проведения эксперимента мои русские коллеги восхищались одним своим знаменитым гроссмейстером, который выиграл у компьютера, использовав следующую тактику: десятка два первых ходов у него были совершенно абсурдные, тем самым он не давал машине выстроить стройную стратегию, а затем, в эндшпиле, нанес точные решающие удары. Мне надо было действовать так же, как он. Я стала вспоминать своих соучеников; прошло уже десять лет, и многие из них могли неоднократно сменить место проживания. Но мне терять было нечего, а перед рассветом свалиться без гроша за душой кому-нибудь из них на голову выглядело как идиотизм, вполне соответствующий выбранной мною стратегии. Три адреса мне удалось вспомнить. Я шла пешком. Ходьба немного меня разогрела. В первой квартире никого не было. Или же мне не открыли со страха – было два часа ночи. В следующем доме меня через домофон обозвали пьяницей и пригрозили вызвать милицию, я молниеносно удрала. В третьем мне открыл перепуганный мужчина, который что-то держал за спиной, возможно даже, нож (был уже четвертый час). Я в полном соответствии с правдой сказал, что ищу Януша Д., на что он мне ответил, что такой здесь не живет, и захлопнул дверь. Я чудовищно устала, мне хотелось расплакаться, но уже светало. В июле день начинается рано.