Аполлинария Суслова

Ах, глубокоуважаемый Василий Васильевич, как много горя на свете и как тяжело живется! Только что переживешь одно горе, глядишь – другое на тебя надвигается, и не знаешь, где взять силы его перенести! Вот пишу Вам это письмо, а у меня самой тяжелое, непоправимое, может быть, несчастье! Вы знаете, мой сын женат уже пять лет на девушке, которую любил с 14 лет (а ему 26). Приехал с нею сюда на Рождество погостить ко мне: жили дружно и весело, но когда пришлось уезжать назад в Симферополь (где у сына конный завод), то жена его ехать с ним отказалась и объявила, что жить с ним совсем не хочет, а останется жить у своей матери, просит от него вида и содержания. Дескать, скучно жить в провинции, а здесь веселей. Семья у ней шведская, глупая, и рассчитывают жить на те деньги, которые будет давать мой сын. А невестка моя тоже не умна и вполне под влиянием семьи. Бедный мой сын убеждал, уговаривал, просил, молил, грозил, употребил все меры кротости и строгости и ничего не добился – так и уехал в Симферополь (ведь дела нельзя оставить, его вызывали домой), а она осталась у матери и хочет вытребовать вид и содержание. Сын мой любит свою жену чрезвычайно и виноват перед нею лишь в том, что слишком ее любил и баловал. У меня сердце разрывалось, когда я видела, как он мучится. Теперь он уехал, уже 2 недели ничего не пишет, и я не знаю, что с ним? Страшно боюсь, чтоб не сделал чего над собою, не запил бы с горя. В Симферополе у меня знакомых нет, чтоб узнать, что с ним происходит. Дочь моя поедет на второй неделе к нему до весны, чтоб хоть несколько смягчить ему первое время печали. Может, и я поеду, хоть я ему не помощница: я умею с ним плакать и только растравляю его горе.

Простите за длинное, невозможно длинное письмо. Передайте милой Варваре Дмитриевне мой сердечный привет. Прекрасная она женщина и Вам добрый ангел. Я еще более ее полюбила.

Искренно преданная

А. Достоевская.

Об истории с моим сыном не говорите никому.

А. Г. Достоевская – В. В. Розанову // Минувшее. Вып. 9. С. 271–274.

9 февраля 1898

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Воистину – Вы ответили мне как сестра, горячо, быстро и открыто; и что ценнее, ценнее всего – не утаив и своего материнского горя. Да, это ужасно; и этот грех бросанья женами мужей не истребится, пока не преобразуются понятия о браке. Ведь женщина – хоть бы Ваша невестка (хоть у меня есть мысль, что она образумится) или Суслова, будь она помоложе и переживи меня – не только загубит жизнь человека, но по его смерти придет получить его пенсию. И все законы на ее стороне: да потому и на ее стороне, что «таинство брака» сведено не к жизни брачной в ее существе, а к «церковно-книжной записи», занумеровыванию. От этого и семейная жизнь всюду расстраивается; какая бесстыдным нужда нести тягости брака, когда через церковную запись они уже вперед все права и до могилы получили. Ваша невестка расторгла брак в его существе; пригрозите ее лишить и того, что она фиктивно удерживает – имя и средства мужа, – и она вернется к нему. Вот где корень дела. Прежде всегда понимали, что брак в самом прохождении его есть таинство, а не только в моменте венчания, и от этого семьи не раскалывались; под «древом» семейным был «корень».