Аполлинария Суслова

Розанова Т. В. Воспоминания // Русская литература. 1989. № 3. С. 217.

В переписке Розанова с А. Г. Достоевской… Сусловой уделяется особенное внимание. Письма его писались через десять лет после его разрыва с Сусловой, в момент очень тяжелый для новой его семьи, незаконной, страдавшей от своей «незаконности» именно благодаря ей. Было у Розанова достаточно причин, чтобы относиться к Сусловой весьма враждебно, и если с точки зрения фактической правды в том, что он пишет о ней Анне Григорьевне, мы пока не имеем основания сомневаться, то освещение он дает ее характеру и роли ее в его жизни, безусловно, слишком субъективное. Тем более, что здесь нужно еще считаться с тем, кому он обо всем этом пишет. Может быть, то чувство ревности, которое А. Г. когда-то к Сусловой питала, не совсем умолкло и после смерти Достоевского, и Розанов пишет ей так, как пишут человеку, в сочувствии которого заранее убеждены, поскольку у них один, как бы общий, интерес, соприкасающийся в единой плоскости переживаний.

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 253.

[Конец января, до 4 февраля 1898]

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Не знаю, как Вас и поблагодарить за участливость, с которою Вы выслушали вчера Варю, правда, об очень тяжелом нашем положении. Иногда я представляюсь себе несчастным по всем жизненным линиям: нужда – но разве она одна; Варя Вам рассказала, оказывается, о Сусловой: каково же ее положение, т. е. Вари, и положение детей. Сколько хотел я раз написать Победоносцеву, но именно то, что характер моих сочинений несколько религиозный, мне было мучительно стыдно пред ним сознаться в том, что все так жестоко и несправедливо называют «блудом». Варя есть само самопожертвование, и она так же целомудренна, как Суслова, по справедливой Вашей догадке, цинична (я женился на ней на 3-м курсе университета; она уехала от меня, влюбившись в молодого еврея, через 6 лет нашей жизни, и жива еще – живет в Нижнем в своем доме). Раз Вы знаете о Сусловой, не можете ли Вы, дорогая и добрая, заикнуться Победоносцеву и о положении моих детей. За что малолетние страдают – непостижимо, и, конечно, они страдают не по Христу, а по суемудрию человеческому; почему жена, бросающая мужа, имеет все гражданские права; почему женщина, которая, как самарянка, склоняется над израненным и кинутым человеком, – не имеет никаких прав? Все это не по Христу. Когда я думаю об этой несправедливости, у меня голова идет кругом и я чувствую величайшее в себе раздражение; просто чувствую, что от этого весь мой характер и вся литературная деятельность исказились. И при этом нужда, доходящая до самых унизительных форм, и при непрерывной почти слабости жены (малокровие, нервы, женские болезни). Что же я оставлю своим трем дочерям-малолеткам: пенсии – нельзя, они не «мои», а какие-то «Николаевы» и «Александровы» по чудовищному закону, отнимающему детей от родителей[263]; какая же их судьба ждет? Проституция? – вот заря будущего для меня и награда за поистине тяжкий, безысходный труд, в каком я живу, не ложась спать раньше 4 часов ночи и совершенно изнеможенный нервами. И когда я оглянусь на эту темь несправедливости, я очень, очень начинаю понимать самые радикальные тенденции и порывы. Помилуйте, все злое наверху и вас душит; а все доброе под низом.

Ну, простите меня, что я так Вам взволнованно написал; жена эти дни стряпала, т. е. попыталась стряпать, и вот, вернувшись от Вас, уже чувствовала себя нехорошо, а сейчас у ней 39½ градусов и бред. А в шкатулке у нас 6 р., – и следовательно, вопрос, можно ли звать доктора. Да что же, сильные мира сего – ничего не знают? Им напрасно писали «Бедных людей»? Все это только для удовольствия чтения, без всякого практического применения? Но будет…

Вот что, добрая и благородная Анна Григорьевна: попросить можно Победоносцева или Кони: последний очень добр и ласков – вот что обнадеживает меня. Я думаю непременно на днях пойти к Победоносцеву и попросить у него вроде рекомендательного письма к Министру народного просвещения, Аничкову, который для него все сделает – ибо, кажется, нуждается в поддержке или рекомендации от Витте, или, наконец, к Бычкову (в Публичную библиотеку).

Условия моего спасения: 3000 р. в год и хоть месяц вакации, для отдыха. Без этого я с ума сойду, т. е. если как сейчас, при 2000 жалованья у меня будет ежемесячно не хватать 80 руб. или 90 в месяц. Неужели нельзя поддержать человека таким сильным и влиятельным людям? Теперь – какое место? Самое удобное – переход чиновником особых поручений 6-го класса к Аничкову (теперь я чиновник особых поручений при государственном контроле 7-го класса). Это не такая большая жертва от России, сделав которую, она бы надсадилась и обанкрутилась; простите, добрая, что я написал Вам расстроенно, и не взыщите «за слог». Но болезнь жены меня окончательно смутила. Крепко жму Вашу руку и еще раз благодарю Вас горячо, горячо.

Глубоко Вам преданный

В. Розанов

В. В. Розанов

Татьяна – род. 1895 года, 22 февр[ал]я.