Аполлон

И давно ли кремнем мотыги

У слияния синих рек

Начертал предисловие книги

Гордый именем Человек!..

Нас не зря красой немгновенной

Дальних звезд манят огоньки

Расширяющейся Вселенной

Вдаль бегущие маяки.

Камень, метко пущенный Колей, задел нейронную цепочку Аполлона, и боль долго не утихала. К тому же дала себя знать старая травма, полученная еще в полете на Проксиму Центавра.

Всю ночь слабые вихревые токи вспыхивали то в одном, то в другом блоке. Разнородные ощущения захлестывали его, грозя затопить мозг. Такое состояние уже было у него когда-то давным-давно…

Старому ионному мозгу приходилось работать с полным напряжением, чтобы сохранить жизнеспособность системы, и потому желанное забытье не приходило к Аполлону.

Ночь казалась бесконечной.

Аполлон поднялся и медленно подошел к двери ангара, в котором решил скоротать время до утра. Моря отсюда не видно – его заслоняют пристанские сооружения. Но каждой клеточкой он ощущает присутствие беспокойной стихии.

Когда в распахнутую дверь влетали порывы морского ветра, чуткие усики анализаторов робота подрагивали. Свежие запахи штормящего моря будоражили Аполлона, вызывали в нем неведомые чувства и будили старые, давно забытые.

Атомный хронометр, вмонтированный в него «на счастье» еще Карпоносовым, бесшумно и равнодушно отсчитывал секунды – сколько их у него еще осталось? Впрочем, Аполлон давно уже не пользовался часами – в течение многих лет у него выработалось собственное биологическое чувство времени, не уступающее по точности хронометру.

Прямоугольник неба, четко очерченный дверью ангара, начинал постепенно светлеть: близилось утро. Рассвет!.. Вот так же прояснялось его сознание тогда, в самый первый раз… В те мгновения неведомые токи начали все быстрее циркулировать в его пробуждающемся теле, и Аполлон вдруг почувствовал, что окрестная тьма рассеивается и с глаз его начинает спадать пелена.

И он увидел себя стоящим на пологом возвышении посреди огромного круглого зала. Сначала ближние, а затем и дальние предметы выступали из мглы небытия.

– Здравствуй, Аполлон, – произнес Иван Михайлович, когда фотоэлементы робота налились ровным золотистым светом.

– Здравствуй, конструктор-воспитатель, – пророкотал в ответ белковый.

– С днем рождения тебя! – улыбнулся Карпоносов, и никогда еще эта обычная фраза не звучала столь уместно и кстати. – Ясно видишь окружающее?

– Ясно.

– Каково самочувствие?

Аполлон помолчал, суммируя информацию, поступающую от чутких анализаторов.

– Что-то меня беспокоит, волнует, конструктор, – медленно произнес робот. – А что, не могу понять.

– Знаю. Это пройдет, – успокоил Иван Михайлович. – Можешь уже передвигаться?

– Да.

– Добро пожаловать в открытый мир! – торжественно произнес воспитатель традиционную фразу.

Каждый новый шаг Аполлона был все более уверенным. Он медленно шел по залу биоцентра, залитому первыми солнечными лучами. Останавливался у приборов и установок, трогал их, узнавая. И каждое такое узнавание вызывало у робота вспышку эмоций, на которую Карпоносов взирал с плохо скрытой тревогой. Правда, опознание проходило гораздо быстрее и легче, чем это было предусмотрено программой.

Особый восторг, припомнил Аполлон, вызвал у него катодный осциллограф. Он долго глядел на змеящуюся синусоиду, неутомимо бегущую по экрану, совсем как ребенок пытался потрогать ее, хотя разумом понимал, конечно, что это только электронное изображение.

– Ручеек, – пророкотал Аполлон, с трудом отрываясь от захватывающего зрелища, и двинулся дальше, сопровождаемый воспитателем.

Иван Михайлович с растущей озабоченностью наблюдал, как движения робота становились все более быстрыми, порывистыми.

А сам он, Аполлон, в те мгновения не мог понять: какая сила потянула его вдруг неудержимо туда, за двери, в открытый мир?

– Я… я волнуюсь, – произнес наконец робот, подытоживая собственные ощущения. Это слово сформировалось в его сознании как-то само собой, оно не входило в его словарный запас.

«Я и сам, похоже, волнуюсь так, как никогда в жизни не волновался», подумал Иван Михайлович. Он уже с трудом поспевал за широко шагающим Аполлоном. Давно бы следовало поехать в Москву, лечь в клинику и сменить сердце. Три сердца он износил – это будет четвертое. Только времени нет теперь нужно доводить Аполлона. Многое, правда, будет зависеть от результатов сегодняшних испытаний.

…Какой он удивительно яркий – первый день самостоятельного существования!

Аполлон застыл у двери, не решаясь сделать главный шаг.

– Ты на сутки предоставлен самому себе, – сказал ему Карпоносов на прощанье. – Ровно через двадцать четыре часа ты должен вернуться сюда, в биоцентр. Если не вернешься вовремя – значит, не выдержал испытаний.

– Каково мое задание?