«Аполлон-8»

– Верно, – терпеливо ответил Мойерс и для полной ясности добавил: – В космосе будут одновременно находиться четыре астронавта.

Затем он дал прессе подробности касательно каждого из четверки: имя, возраст, звание, родной город, состояние летной готовности – все, кроме Ширры, полетят в космос впервые. Тремя разными пояснениями Мойерс уточнил: да, два корабля будут сведены на орбите; нет, невозможно конкретно сказать, на каком расстоянии друг от друга («порядка нескольких футов»); нет, стыковки точно не будет («корабли не соприкоснутся»).

– Билл, можно нам перерыв минут на пять, оформить информацию? – попросил кто-то из собравшихся.

Молодой пресс-секретарь кивнул: времени было не жалко.

– У меня все, – объявил он и отошел от трибуны. Пусть теперь пресса делает свое дело.

Глава 4

4 декабря 1965 г.

Когда в ракете «Титан» под астронавтом впервые производится зажигание – это всегда неожиданно. Пилоты считают, что они к такому готовы: ведь те, кто их тренировал, клялись, что так оно и будет. Но когда этот миг приходит, астронавты понимают, что инструкторы и понятия не имели, как оно случается в действительности.

Первое, о чем астронавтам никогда не рассказывали, – это буль-буль-булькающий звук, который начинается за 30 секунд до включения двигателей. Более 120 000 л двух компонентов взрывоопасного топлива плещутся внутри 31-метрового корпуса ракеты, и, чтобы та хоть куда-нибудь полетела, эти летучие химические вещества должны быть поданы куда нужно и смешаны. А поскольку топливные насосы второй ступени расположены довольно высоко, в нескольких метрах под водруженным на верхушке ракеты кораблем «Джемини», то звук, похожий на бульканье гигантской ванны, из которой вытекает вода, невозможно не заметить и невозможно воспринимать с удовольствием.

Астронавты не были готовы и к тому, как будет раскачиваться под ветром ракета в ожидании запуска. Чем выше, тем больше раскачивание, а это значит, что больше всего мотает двух астронавтов, втиснутых в «Джемини» на самой верхушке. И, несмотря на многие часы, проведенные в центрифуге для привыкания к перегрузке в 7 g, которую им предстояло выдержать после долгожданного старта, они еще не понимали, насколько быстро почувствуют эту тяжесть – почти сразу после того, как ракета взлетит с площадки. Это было еще одной родовой чертой «Титана» как баллистической ракеты: если оружие взмывает в небо для защиты родины от нападения, ему не время медлить на старте.

А хуже всего был звук зажигания. Во время бесконечных тренировок на имитаторах специалисты никогда не пытались воспроизвести этот звук, потому что даже самый лучший тренажер не может повторить пушечного рева двигателей «Титана» – тут надо находиться внутри самой пушки, а это случится именно в день старта и больше никогда. Без помощи радиосвязи было невозможно докричаться до коллеги в соседнем кресле: закрытый шлем приглушал голос астронавта, а грохот ракеты поглощал все прочее. Даже при том, что микрофон в шлеме располагался всего в паре сантиметров от губ, астронавтам приходилось кричать, чтобы их услышали.

4 декабря 1965 г., в 14:30 по местному времени, ровно в день и час, запланированный баллистиками НАСА, невзирая на режим свободной импровизации в планировании, который царил здесь в последние полтора месяца, Фрэнк Борман и Джим Ловелл впервые испытали на себе немыслимо мощный толчок ракеты «Титан».

– Уже летим, Фрэнк! – прокричал Ловелл Борману.

Тот, болтаясь в левом кресле, что-то сказал, но ответ безнадежно потерялся в шуме, даже сам Борман его не расслышал. Второй ответ, на этот раз намеренно короткий, звучал утвердительно: «Точно!»

– Связь с кораблем немного осложнена шумами, – сказал комментатор НАСА Пол Хейни, обрисовав ситуацию для десятков миллионов телезрителей намного более бледными красками.

Дни перед запуском оказались предсказуемо нагружены делами не только для Бормана и Ловелла, но и для запасной команды – Эда Уайта и новичка из третьего набора, Майка Коллинза. В качестве дублеров оба должны находиться в постоянной готовности, чтобы в случае осложнений в любой момент заменить основной состав.

Коллинз, который при необходимости мог занять правое кресло вместо Ловелла, Борману нравился: сообразительный, обаятельный, со сдержанным, но точно бьющим в цель юмором и почти поэтическим языком. Трудно было не заметить также, насколько точно Коллинз чувствовал характер окружающих. Много позже Борман узнал, что в нем самом Коллинз видел упорного и целеустремленного лидера, активного и способного целиком отдаваться делу, напоминающего манерой поведения политика перед близящимися выборами. В этом случае, как и в большинстве остальных, Коллинз попал в самую точку.