— Слушай, если не помогаешь, то хотя бы и не мешай.
— Ну, вот, пожалуйста. — Хуано оперся локтями и свесил кисти. Взгляд его острее бритвы. — Типичный ответ неблагодарного ублюдка, ради которого погиб по-настоящему хороший человек.
Йем застыл, держа над головой тело Шона.
— Что ты сказал?
— Тебе по слогам повторить?
Молчание. Громкий плеск воды. Бормотание Хэнрико.
— Да. Желательно, с извинениями.
— Ого, ни черта себе! — вырвалось у Хуано. Он принялся читать по слогам: — Наг-лый не-бла-го-дар-ный уб-лю-док. Надеюсь, я достаточно ясно выражаюсь.
— Как пьянчуга в корчме.
— Ах, ну да, прошу простить. Мы же все здесь играем в интеллигентное общество. — Его язвительный тон сменился резким и грубым. — Которое не брезгует выбрасывать тела своих товарищей за борт, словно мешки с мусором.
— А что ты мне это говоришь? Скажи капитану.
— В тот момент Зак растерялся, и он выбрал тебя по чистой случайности.
Раздался еще один громкий плеск.
— Все сказал? — требовательно, но сдержанно спросил Йем.
— А тебе мало?
— Прекрати уже.
— Иначе что?
Наступила гнетущая пауза. Некоторые офицеры прервали могильный труд, чтобы уследить за ходом разговора.
В ошеломленного Хуано вылетела очередь из трех маленьких клинков, — (*СВИФТЬ! СВИФТЬ! СВИФТЬ!) Лицо Йема в этот момент выражало мрачную решимость, что пеленою затмила рассудок.
Хуано отреагировал молниеносно. Заклинания были произнесены практически синхронно.
Хуано взъярился. Он бросился вперед, держа перчатки в боевой готовности. Но трое офицеров вовремя схватили его. Уорвик, сдерживавший Хуано под руки, произнес:
— Угомонись ты! Радуйся, что вы оба вообще остались в живых, а не обернуты сейчас белой тканью. На месте тех бедолаг мог оказаться кто угодно. Их могло быть на двух человек больше, если бы не старания Зака, который с великим трудом вытащил Йема с того света. Ты решил обесценить работу лекаря?
Но Хуано не слушал. В его глазах поигрывали огоньки, а зубы натужно скрипели.
Остальные офицеры не верили своим глазам: благородные служители Магистрата, представители высшего столичного общества, сейчас желали только уничтожить друг друга. Товарищи усердно растаскивали их в стороны, словно пьяную драку в таверне. Неужели из-за обид люди могли пасть так низко, пренебрегая приличиями?
Вдруг Хуано сильно покоробило. Он дрогнул в приступе конвульсий и повис на руках трёх офицеров. Боевые металлические перчатки исчезли.
— Что с ним? — спросил Зак.
— Потерял сознание. — Ответил Ирен. — Походу, не притворяется — оружие пропало.
Посыпались голоса офицеров:
— Это ведь не значит, что… — Да быть такого не может! — А почему нет? Все сходится.
Четвертое правило глефистики гласило:
Хуано утратил свой стальной характер, присущий всем обладателям глифа металла. Он дал слишком сильную волю гневу.
На переобучение офицера потребуется много сил, времени и средств, чему Магистрат явно не обрадуется. В лучшем случае Хуано ждет понижение в звании до рядового солдата, а в худшем — увольнение без последующего жалования.
— Черт! — вмешался Йем. — А меня больше волнует то, как мы это объясним капитану.
Начался спор. Говор и крики доносились до Актеона сквозь деревянную дверь.
Из щели пробивался лучик света, и пылинки плавно парили в нем. Актеон уже давно не стоял, а съехал на верхнюю ступень.
«Вот это театральная постановка, браво! Мои искренние овации. — Подумал Актеон, поднимаясь. — Мне их почти жаль. Кто они? Для меня — болванчики, обязанные долгом службы, которые не вызывают ни капли сочувствия».
— Но, что бы ни произошло, на всё воля Избранных. — Беззвучно прошептал он и аккуратными шажками по скрипучим ступенькам направился в трюм.
Там его ждали Уорвик и Ирен. Всё это время они пытали Шипастую и, может быть, узнали кое-что интересное. Или нет.
Глава 7. Всё — сон
Актеон Сельвийский спускался по крутой лестнице вниз. Все вокруг шаталось, от чего имелся шанс ненароком упасть и напороться глазом на крюк.
Допросную комнату было решено устроить ниже водной линии. Самый нижний из имеющихся этажей каравеллы, полупустая каюта. Из освещения — масляные лампы, стекло на которых покрылось сажей. Света мало, и ступать приходилось в почти кромешной темноте.