Апология памяти

Я в данном случае, как нетрудно заметить, оказываюсь в том же примерно положении, как и в свое время Вахтанг Кикабидзе, оценивший наше с Володей юбилейное приветствие как наглядное выражение самых теплых дружеских чувств. Действительно, ведь Винокур, относись он ко мне несколько по-другому, мог бы вполне ограничиться тем же букетом. И так — практически во всем. Понятно, что мне во много раз легче шагать по жизни, чувствуя его постоянную дружескую поддержку, зная, что мне есть на кого опереться в трудный час. А ведь, как я уже говорил, характерец у Владимира Натановича — отнюдь не сахар! Заслужить его расположение, не говоря уже о дружеской привязанности, дано отнюдь не каждому. Так что мне, я считаю, повезло в этом смысле как мало кому еще. И потому Володя, пользуясь моим к нему ответным расположением, эксплуатирует его нещадно. Скажем, садится в моем офисе за телефон и начинает моим голосом отвечать на звонки: «Так, мол, и так, сегодня у меня весь день занят… Поговорите на эту тему с моим директором Розенгаузом, Евгений Львович все вам объяснит…» На нашем с ним языке это называется «парить мозги». Иногда доходило до того, что даже моя жена Ира, позвонив мне в офис, поначалу не догадывалась, что говорит не со мной, а с Винокуром. Наблюдать за ним в такие моменты всегда крайне любопытно, как и за каждым мощным актером-лицедеем, примеряющим на себя чье-либо лицо. Причем Винокур тут замахивается, на мой взгляд, на нечто даже гораздо большее — он примеряет на себя уже саму другую личность, в данном случае — мою. То есть как бы становится отчасти мной. А ведь люди мы с ним на самом деле очень даже разные. Скажем, многим из тех, кто когда-либо сталкивался с Володей, известно, что Винокур — человек достаточно резкий в общении. И в этом смысле наш с ним союз представляет собой как бы сочетание по контрасту: он порой проявляет нетерпимость к людям, я — терпимость, он обычно обостряет ситуацию, я ее смягчаю. Бывает, что в застольях на весьма высоком уровне Володя вдруг порывается рассказать некий сомнительный анекдот. Я тут же начинаю в панике давить ему под столом на ногу, на что он реагирует так: «Вы знаете, вот сейчас мне Лещенко давит на ногу, а ведь сам он, между прочим, и рассказал мне этот жуткий анекдот!» То есть «взвинтить» ситуацию, довести ее до точки кипения — любимое Володино занятие.

Что же касается его повышенной требовательности к людям, он однажды попытался объяснить мне это на примере недавно ушедшего из жизни нашего с ним старого друга, артиста Театра оперетты Славы Богачева: «Теперь я стал немного понимать, почему Слава был всегда таким нетерпимым в общении. Суть в том, что он так относился не ко всем без исключения людям, а только к бездарям, ничтожествам, лентяям и тупицам. Он их, так сказать, морально уничтожал. Девизом всей его жизни было: «Или ты делаешь свою работу талантливо и профессионально, или не берись за это дело вообще!» Грех сравнивать себя с кем-либо, но я, как мне кажется, в этом смысле похож на него. Я понял, почему я часто бываю так резок с людьми. Да, но не с каждым же, а только с теми же середняками, бездарями и тупицами, которых ненавидел Слава! Помнишь, как любил повторять один наш знакомый музыкант: «Чего только люди не придумают, лишь бы у станка не стоять!..»

Ну что я мог Володе на это возразить? Что не каждого из нас Господь Бог в темечко поцеловал? Что же в таком случае остается делать миллионам и даже миллиардам «нецелованных»? Что касается меня, то я отношусь к наличию или отсутствию каких-либо талантов в человеке далеко не так ригористично. Кто знает, не скрыт ли вот в этом, к призеру, случайном прохожем такой талант любви и доброты, какой и не снился какому-нибудь трижды заслуженному деятелю? Так что все весьма относительно.