Апостол

Никогда раньше Павел не чувствовал, что идет "против рожна"; даже истязая Стефана и его единомышленников. Но теперь все прошлое преобразовалось и предстало в совершенно ином свете: он, Павел, всю жизнь боролся с Иисусом, с собой, со своей совестью, со своим бессилием, с мраком и хаосом своей души. И вот, над хаосом души воспарил Господь и даровал ему новое рождение. Нужно было только внутреннее согласие, желание.

И Павел решился. Он был слишком взволнован, чтобы взвешивать все за и против. Он знал только то, что слышит и видит Господа, ему оставалось только повиноваться.

"Господи, что повелишь мне делать?" — вопросил Павел. Он обратился ко Христу так же, как и прежде, но теперь в одном слове: "Господи!" объединились послушание и поклонение, любовь небесная и земная. В единый миг Павел почувствовал, что все грехи его прощены, что Господь любит его любовью нерушимой. Позднее он описал это чувство: "…Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить познанием славы Божией в лице Иисуса Христа".

"Встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно делать". Павел уверовал. Теперь ему следовало подчиниться первому — пусть простому и обычному — повелению.

Поднявшись на ноги, Павел понял, что ослеп. Он поднял руку и попытался идти на ощупь: тогда его спутники, в ужасе наблюдавшие, как Павел отвечает кому-то невидимому, хотя и слышимому, подошли и повели его. Верховных и вьючных животных отловили, и маленький караван в молчании двинулся в Дамаск.

Слепой Павел начал неведомый путь, но мрак был озарен для него духовным светом: "Я от славы света того лишился зрения" — говорил Павел. Голубые небеса, желтая пыль дороги, зелень оазиса — все померкло в глазах его, но Павел не чувствовал потери. Ликующий свет наполнял его ослепшие очи, всю его душу. Он шел вперед, выполняя первое веление своего нового господина — и сделал первое замечательное открытие: Иисус не оставил его, Он сопровождал его — не как распятое, истерзанное существо, но как Некто близкий и невидимый.

Путники оставили в стороне зловонный караван-сарай, как будто вымерший в полуденный зной, и, пройдя через городские ворота, двинулись по широкой, украшенной с обеих сторон колоннами Прямой улице ("Виз Ректа" по-латыни), разделявшей Дамаск на две части. Улица эта тоже была относительно спокойной и тихой: лавки и торговые палатки еще не открылись после полуденного отдыха, в наглухо закрытых от солнечного света домах нельзя было заметить признаков жизни. Караван остановился у дома жителя Дамаска по имени Иуда, который, вероятно, был богатым иудейским купцом: старейшины местной синагоги, конечно же, ожидали прибытия Павла, ведь даже "назареи" знали о приближении своего преследователя. Такому гостю полагался почетный прием в богатом доме. Но представитель Синедриона почему-то не пожелал видеть ни старейшин, ни христиан. Сопровождающие провели его в помещение для гостей и удалились. Приезжий ничего не попросил у хозяина дома, даже отказался от пищи и остался в одиночестве.

Время как будто остановилось для Павла. Он слышал вечерний сигнал трубы, утренние крики петухов, громыхание телег по мостовой, возгласы торговцев, зазывающих покупателей, далекий, неясный говор толпы, иногда хриплый рев осла… Потом опять наступила полуденная тишина. Павел спал только один или два часа — все остальное время он провел, лежа на кровати и размышляя, иногда вставал на колени у своей постели и подолгу молился, потом ложился опять. Он не нуждался теперь в человеческом обществе и лишь хотел остаться наедине с Господом своим Иисусом Христом — так с этого дня Павел называл Его, так обращался к Нему. Он позабыл и голод, и жажду, пытаясь осмыслить себя заново. Вся личность его преображалась. Иисус озарил Своим светом все закоулки его души, и она как бы выворачивалась наизнанку, устанавливая все на свои места.

— "Савл, Савл! что ты гонишь Меня?" Теперь Павел мог бы ответить словами Давидова Псалма: "Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои… Тебе, Тебе единому согрешил я…"