Апостол Иуда

— Я знаю, — ответил Каиафа. — Но кроме меня, этого не знает никто. Все считают, что именно ты предал его. А деньги возьми, негоже деньги на пол бросать. Да и в храм их вернуть нельзя, ибо заплачены они за кровь невинную.

— Ты знал, что Иисус не виновен, но всё равно отдал его Пилату на смерть! А ведь он хотел только поговорить с тобой! Хотел, чтобы ты выслушал его!

— А тебе то что? Он говорил — я слушал. Он хотел поговорить со мной, я хотел избавиться от него, а ты хотел помочь ему. Хотел помочь ему, а помог мне. Вот я и заплатил тебе за работу. Он добился того, чего хотел, и я добился того, чего хотел я. А чего же хочешь ты, Иуда? Возьми деньги, ты заработал их.

— Будь ты проклят, во веки веков, Каиафа!

— Нет, это не я, это ты будешь проклят во веки веков, и ты, и имя твое, и весь род твой!

Иуда ушел. Он знал, что никто, никогда не вспомнит о нём того, что было на самом деле, что душа его будет завидовать душам тех, кто горит в аду. Ни рай, ни ад не примет его душу. Весь ужас безысходности навалился на него как каменная глыба, которая сдавливала грудь, мешала дышать. Он подошел к своему дому, который казался ему могилой, он снял со стены веревку, связал петлю, встал на стол, и, перекинув веревку через балку потолка, надел петлю на шею. Вдохнув полной грудью воздух в последний раз, он оттолкнулся от стола ногой, и петля захлестнула его горло. Хрип последнего проклятия вырвался из него, и он затих навсегда.

Пилат и Варавва

Завтра утром должны были казнить Варавву и ещё двоих разбойников, пойманных раннее, а вечером, накануне казни, слуга доложил Понтию Пилату, что разбойник Варавва желает с ним говорить.

— О чем мне говорить с разбойником? — ответил прокуратор, — передай, что слишком много чести для него, говорить с наместником кесаря в Иудее.

— Он отвечает, что желает оказать честь прокуратору беседовать с иудейским царем, — возразил слуга.

— Что? Этот разбойник называет себя иудейским царем? Да он просто сумасшедший! Приведите его, хочу я посмотреть на этого «царя Иудейского»!

Стражники привели к нему закованного в цепи Варавву. Он стоял и смотрел на прокуратора тяжелым, ненавидящим взглядом.

— Кто ты, и зачем хочешь говорить со мной? — спросил Понтий Пилат.

— Я, Иисус, называемый Бар Авва, сын Иосифа, внук Иакова из дома Давида, имею полное право называться иудейским царем!

— Иисус? — удивился прокуратор, — я знаю Иисуса, называемого Христом, бродячего проповедника. Утверждают, что он происходит из рода Давида.

— Иисуса Христа? — усмехнулся Варавва, — он внук Илии, из весьма сомнительной, дальней ветви царя Давида, он не может претендовать на трон.

— Да он и не претендует, но к чему ты мне это говоришь, я не собираюсь разбираться с родословной вашего царя, ты — разбойник, и будешь казнен.

— Я требую суда синедриона, я не претендую на трон, но, хотя бы на суд я имею право?

— Ты напал на римский обоз, ты виновен в преступлении против Римской империи, и суд синедриона не может тебя судить. Здесь я решаю. Моё слово — закон! Я уже вынес приговор, и другого суда не будет!

— Ты поставлен управлять народом Иудеи, а спросил ли ты народ, захочет ли он казнить меня?

— Да плевать я хотел на народ! Неужели, ты и впрямь подумал, что я буду спрашивать мнение черни? Народ мне не указ! Как я решил — так и будет! Уведите этого «царя Иудейского»!

Исполнители казни, которым стражники передали суть разговора прокуратора и Вараввой, поиздевались над приговоренным, что называется, от души. Напялив на голову разбойника терновый венок, они повесили на грудь его табличку с надписью: «царь Иудейский».

Отпусти нам Варавву

Ещё не зная о решении, которое принял Понтий Пилат в отношении Иисуса Христа, Анна вызвал к себе Каиафу, и сказал:

— Иди к Пилату. Напомни ему, что у римлян есть обычай отпускать в канун великих праздников одного из осужденных на смерть. Пусть обратится к народу с вопросом: «Кого отпустить вам?». Нужно освободить Варавву.

— А если народ захочет, чтобы он отпустил Христа?

— Не захочет. Найди нескольких человек, которые в разных местах толпы будут кричать: «Отпусти нам Варавву», и вскоре вся толпа подхватит этот крик.

Каиафа пришёл к Понтию Пилату. Он не вошёл, как прежде, а ждал, пока тот соизволит его принять.

— Рад видеть тебя в добром здравии, Каиафа, — сказал Понтий Пилат, — что привело тебя ко мне в столь ранний час?

— Сегодня будут казнить осужденных?

— Да, их распнут.

— Я слышал, у римлян есть обычай отпускать одного осужденного на смерть в канун великих праздников.

— Да, есть такой обычай, ну так что же?

— Я прошу тебя, прокуратор, отпусти Варавву.

— Варавву? Зачем? Ведь он разбойник, и вина его не вызывает сомнения, зачем тебе Варавва?

— Мне он не нужен, люди хотят видеть милость могущественного владыки, прояви милость свою, отпусти Варавву.

— Ах, вот как ты заговорил! Варавва — разбойник, убийца, он примет смерть ту, которую заслужил. Все трое по законам Великой Римской империи признаны мной виновными, и будут распяты!

— Как, трое? — удивился Каиафа.