Апостол Павел

«Спорщик»! «Знаток истории»! Не считать ли его распространителем наивных и безосновательных слухов и фантастических рассказов, которым внимали матросы порта? [570]Неумелый оратор, он был исключен из интеллектуальных кругов и отвергнут людьми порта — бумагомарателями, «негодными на агоре»… [571]Павел получил урок: греческая культурная среда способствовала развитию в нем комплекса — в Коринфе и Ефесе он уже не пытался спорить с «совопросниками века сего» на их собственной земле [572].

Несомненно, что нелюбовь к иностранцам й обвинения в подрыве устоев взаимосвязаны. В Афинах ни одна правовая система не ограничивала принятые свободы. В том числе и свободу богослужений: каждый мог поклоняться иноземным богам; не ограничивалась и свобода создавать школы, поэтому Павла нельзя было обвинить, как «нового учителя»; кроме того, каждый мог иметь свое мнение: можно было принимать веру иноземцев или даже оставаться неверующим. Беспокойство у людей возникало тогда, когда их слова или образ действий могли вызвать беспорядки в городе, либо считались непристойными в обществе молодых людей и женщин (например, в случае их совместных собраний), либо в случае презрительного отношения к покровительствующим обществу богам, либо по причине уклонения от коллективных (гражданских) ритуалов, либо из-за участия в заговорах и бунтарских происков. Религиозное правонарушение определялось всегда позицией народа [573].

На эти абсолютно заурядные в юриспруденции и праве Афин обвинения намекает автор «Деяний», упоминая об интеллектуальных состязаниях в связи с участием в них Павла, можно допустить, что события приняли оборот судебного разбирательства, и Павел был привлечен к ответу за свое кощунственное учение. Совет Ареопага, перед которым он, возможно, держал речь, не являлся ни гимназией, ни философской школой, но был основным органом управления и верховным судом, в чьи функции входило поддерживать стабильность государственной системы: в императорскую эпоху он должен был раскрывать заблуждения, судить чародеев и бороться с богохульниками [574]Презрительное отношение к богам города могли вменить в вину человеку, если он к тому же дискредитировал положение храмов и провозглашал ветхость жертвенников. Император Клавдий призывал помнить об установленных границах и не позволял переступать их последователям единого Бога, недвусмысленно напоминая о «неуважении к их богам».

Насколько это путешествие в Афины обещало быть перспективным, настолько оно оказалось опасным и таившим в себе тяжелые испытания [575]. Павел был задержан в городе и не имел возможности отправиться в Фессалонику, где Церковь в го время переживала серьезный кризис; ему приходилось довольствоваться тем, что он посылал туда и обратно Силуана и Тимофея [576]. Его теперь уже вынужденное пребывание в Афинах позволило ему все-таки обратить одну женщину, Дамалию, которой автор «Деяний» приписывает имя Дамарь, и афинского аристократа Дионисия. Последний входил в совет Ареопага и согласно преданию стал главой первого христианского общества Афин [577].

Христианство очень быстро распространилось в Афинах, несмотря на то, что там никогда не существовали организованные иудейские общества [578].И это было христианство интеллектуалов: Афины породили первых апологетов христианского учения, которые в середине второго столетия письменно изложили его основы для императора; возможно, эго были выходцы школы стоиков [579].

Но Павел никогда больше не возвращался в этот город. Афинский мираж рассеялся так же, как и замысел проповедования в философском ключе. Определенно. Павел был пророком, а не философом, что вновь подтвердится в Коринфе.

Измерение лихорадочного городского пульса

После Афин — Коринф. После ученого университетского города — замечательный деловой город. После древней столицы, где Ареопаг служил оплотом консерватизму, — новый город… На самом деле Коринф, полностью разрушенный в 146 году римскими армиями, был восстановлен и вновь заселен лишь в эпоху Цезаря и Августа. После общества, где неукоснительно соблюдались традиции, Павел оказался в среде новаций и прагматизма, доведенных почти до крайности [580].