Апостол Владимир

Гаруна Ишхановича я старался зазря не беспокоить, но он сам взял за правило каждое второе воскресенье приглашать меня на домашний обед и расспрашивать о житье-бытье. Я до сих пор вспоминаю его гостеприимство.

Он сам, его жена и отдельные гости вели довольно странные для меня разговоры. Это было время той самой "оттепели", еще далеко не все было понятно, еще далеко не все было напечатано, но интеллигенция искренне надеялась на большие положительные перемены. А я, в основном, помалкивал и слушал. В общаге о таком почти не говорили.

Между прочим, у него за Сталина никогда не пили.

Именно там я впервые услышал новые и странные стихи новых молодых поэтов – Евтушенко, Рождественского, Вознесенского, Ахмадулиной.

И на Новый 1961-й год он меня тоже пригласил к себе.

Нас было довольно много, но из молодежи только я один, если не считать нескольких детей-школьников. Разговор шел, в основном, по-русски, хотя иной раз звучала и грузинская, и армянская речь.

Один режиссер-грузин разорялся насчет малоизвестного тогда Окуджавы:

– Нет, но он же грузин! Он окончил наш же университет! А пишет по-русски. А нам нужно поднимать нашу поэзию.

– Простите, – встрял я. – Мне кажется, Грузии грех жаловаться на недостаток хорошей поэзии.

Дело в том, что наша преподавательница грузинского рекомендовала заучивать и декламировать вслух грузинские стихи. Что я и делал, продираясь сквозь тексты со словарем. Так что я тут же выдал наизусть четверостишие из Галактиона Табидзе.

Знающие грузинский дружно захлопали. Режиссер улыбнулся, подсел ко мне и заговорил по-грузински:

– Неплохо, молодой человек, неплохо. Зовите меня просто Шота. А теперь позвольте мне поиграть в Шерлока Холмса: вы из Сухуми, но вы не мегрел.

– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил я.

– Интересно, интересно! Вы еврей?

– Нет.

– Абхаз?

– Нет.

– Армянин?

– Да.

– Но не из Сухуми.

– И вообще не из Абхазии.

– Сдаюсь.

– Из Еревана.

– Не верю!

– Не верьте.

– А где вы учились в школе?

– Там же, в Ереване.

– А откуда у вас грузинский с мегрельским акцентом?

– Хоть я и на русском потоке, но мы обязаны учить грузинский. И я только сейчас сообразил, что у нас в общаге на нашем этаже больше половины мегрелы, а остальные сплошь из Абхазии.

– Вот те на! И сколько лет вы среди них живете?

– Полгода.

– Вы шутите?

– Ни капли.

– И вы говорите по-грузински, пусть и не очень складно, но с усвоенным на слух мегрельским акцентом!

– Мне всегда легко давались языки.

– А как у вас с русским?

Я выдал наизусть первые две строфы "Онегина".

– Без акцента! Замечательно. – Он стал внимательно рассматривать меня, в фас и в профиль. – Благородный хеттский нос, густые брови… Молодой человек, а вы когда-нибудь играли на сцене? Хотя бы на любительской?

– Да, в школе.

– Давайте выйдем на балкон, чтобы никому не мешать.

Мы вышли на балкон, там было довольно холодно.

– Помните что-нибудь?

Я исполнил один из монологов Молчалина. Он зааплодировал:

– Великолепно! Молодой человек, мы с вами еще обязательно встретимся!

– С удовольствием.

Да, он был прекрасной публикой. Но я ошибся. Потом удовольствия было мало.

* * *

Зачеты я сдал вовремя, зимняя сессия прошла удачно, без хвостов, без троек и лишь с двумя четверками. Предвкушая заслуженный отдых, я вернулся с последнего экзамена в общагу – и, буквально, на пороге был остановлен человеком в сером плаще:

– Владленов Владимир?

– Да, это я.

Он предъявил мне красную книжечку и коротко приказал:

– Принесите паспорт. Машина ждет за углом.

В машине с занавешенными окнами было трое. Во время езды они забрали у меня паспорт и тут же обыскали, правда, не слишком тщательно. В конце концов, через двойные ворота мы въехали во внутренний двор здания КГБ.

Из машины меня буквально вытолкнули. Человек в сером плаще не повел, а просто погнал меня вперед. Мы зашли в здание, прошли по коридору и вошли в какую-то большую комнату явно медицинского назначения. Он скомандовал:

– Раздевайтесь. Догола. Часы тоже снимите, и носки.

Часы были хорошие, подарок Алмаст Ишхановны к окончанию школы. Я их засунул во внутренний карман пиджака – к деньгам – и разделся. Все это было очень похоже, по рассказам, на арест. Сейчас устроят досмотр личных вещей и личной задницы, потом…

В дверь вошли пять человек в белых халатах и трое в костюмах. Серый плащ исчез.

Мои вещи их не интересовали, зато мне устроили подробнейший медосмотр, включая задницу и детородные органы. Причем они перечислили все мои мелкие и не очень мелкие болячки с ранних лет, а потом перешли к обсуждению:

– Полуголодное детство, но с тех пор он, в целом, мышечную массу набрал.

– Добрать кило два-три ему не помешает.

– Даже пять.

– Доберет, не страшно.

– Хороший рост.

– Большой объем легких.

– Высокий мужчина, некурящий, родился и вырос в Ереване, в сухом горном климате.

– Глаза здоровые.

– Тонкий слух.

– Похоже, мало половых актов.

Вот черт, и как они разглядели!

– Дело наживное.

– Тело, в целом, гибкое. Хотя и недостаточно спортивное.

– Наработает.

Под конец подали голос костюмы:

– Брюнет, хеттский нос, густые брови…

– При классическом овале лица.