Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

Он был груб, резок, зол. А как же иначе должен вести себя человек, заставший в своей квартире постороннего?! Он еще неплохо владеет собой, мысленно похвалила Элеонора.

– На который из вопросов я должна ответить в первую очередь, гражданин? – Она перешла на единственный тон, который мог помочь ей выпутаться из щекотливого положения и которым владела в совершенстве, – шутливую иронию.

– Какого черта вам надо в моей квартире? – еле сдерживая ярость, процедил он, подходя к ней почти вплотную.

– Дело не терпело отлагательства… и Виолетта позволила… – она с трудом справлялась с дыханием, но с места не сдвинулась.

– Виолетта получит хорошую взбучку, – пообещал Сен-Жюст. – В следующий раз будет знать, как устраивать из моей квартиры проходной двор.

– Послушайте, – взмолилась Элеонора, – девушка не виновата. Я обманула ее, сказав, что пришла по вашему поручению. Она ведь уже видела меня, там, на улице Гайон…

– Что вам нужно? – в третий раз повторил он.

– Ну и жара этой весной! – томно проговорила Элеонора. – Вы не находите?

Она скинула шаль, обнажив глубокое декольте и голые плечи под сползшим с них платьем. Еще миг – и белый чепец был сорван с головы. Длинные светло-каштановые волосы тяжело упали на обнаженные плечи. Она проделала это преображение двумя быстрыми движениями, не спуская с Сен-Жюста улыбающегося взгляда зеленых кошачьих глаз, и с удовольствием отметила жадный взгляд, брошенный им на вздымавшуюся под пышными локонами грудь. Он поспешно отвернулся, пытаясь побороть искушение, и провел рукой по увлажнившемуся лбу.

– Признаться, этот маскарад вам чертовски идет, – пробормотал он, не глядя на нее, и добавил тише, как бы размышляя вслух: – Впрочем, такую красоту ничем не испортишь.

– Однако и этой красоты бывает недостаточно, чтобы покорить сердце, пожелавшее остаться неприступным, – проговорила она с небрежной легкостью, с какой в светском салоне обмениваются впечатлениями о громкой премьере.

Он кинул на нее короткий взгляд. Презрение?! Нет, ей, верно, показалось. Разве может мужчина смотреть с презрением на женщину, только что открывшую ему свои чувства? Или его оскорбила беззаботность, с которой были произнесены слова, заслуживающие большего уважения?

Элеонора почувствовала, что краснеет под холодно-надменным взглядом Сен-Жюста. «Ну же, – приказала она себе, – скажи что-нибудь, немедленно!»

– А вы неплохо устроились, – весело произнесла она (Если бы он знал, каких усилий стоила ей эта веселость!), проходя в гостиную и оглядываясь так, словно только что заметила окружающую обстановку. – А я грешным делом думала, что вы сторонник спартанской скромности. Значит, слуги народа тоже неравнодушны к роскоши?

– Вы полагаете, что слуги народа должны жить хуже, чем его враги? – сухо парировал Сен-Жюст, последовав за ней.

– Мне казалось, что это вы так полагаете, – отбила она удар. – Не вы ли заклеймили роскошь, превратив ее в преступление, а ее адептов – во врагов республики?

– Не роскошь преступна, а желание любой ценой сохранить и приумножить ее, – отрезал он своим обычным строго-доктринерским тоном.

– О да, – сладко улыбнулась она и мечтательно закатила глаза, – она имеет обыкновение вызывать подобное желание. Но Французская республика превратила желание в преступление и карает намерение с суровостью, невиданной доселе даже при самых деспотичных режимах.

– Карая намерение, мы предотвращаем преступление, угрожающее свободе. Применяя суровость, мы избавляем общество от недобрых намерений. Только так свобода может восторжествовать.

– Вы всерьез собираетесь построить свободное общество на костях невинных? – горько усмехнулась Элеонора.

– Невинных? – правая бровь Сен-Жюста чуть приподнялась. – Кто вам сказал, что несовершение желаемого преступления – признак невиновности?

– Кто вправе решать, найдет ли намерение воплощение? Кто вправе судить, суждено ли ему стать преступлением?

– Никто, – признал он. – Мы не застрахованы от ошибок. Но пример суровой кары отвратит умы от злоумышлений, и очень скоро преступление станет редкостью.

Она не удержалась от саркастической улыбки.

– Значит, вы, непрощающий чужие намерения, с легкостью позволяете себе пару тысяч ошибок? Великие цели всегда сопровождались великими жертвами, не так ли, гражданин Сен-Жюст?

– Наши ошибки простительны, ибо наши намерения чисты.

– Чисты?! – Элеонора натужно рассмеялась. – Я не ослышалась: вы сказали – чисты? Не ожидала от вас такой наивности! Поверьте мне, гражданин: я очень хорошо знаю многих из ваших коллег и имею все основания усомниться в чистоте их намерений.

– Любое тело имеет изъяны.

– Это не изъяны, а болезнь, смертельное заболевание, которое однажды приведет республику к гибели.

– Я делаю все возможное, чтобы исцелить этот недуг.