Я почему-то вспомнил известную программистскую шутку: «Жизнь — это такая ролевая игра, сюжет, конечно, хреновый, зато графика обалденная!» У нас, надо сказать, местами сюжет тоже был очень даже ничего. Я вздохнул. В общем-то, я прекрасно понимал Матвея. Повеситься проще. Мешало только иезуитское воспитание и несколько пассивное отношение к жизни. В смысле, туда всегда успеется, а пока солнышко светит и пущай светит.
Вернулся Марк в сопровождении Луки Пачелли, и мы оставили Матвея на попечение последнего. На пороге я оглянулся и посмотрел на спасенного.
— Надеюсь, больше в петлю не полезешь? Охрану не нужно приставлять?
Матвей осторожно потер шею и поморщился.
— Не беспокойся. Подожду пули.
На следующий день, утром, мы прощались с Учителем. Он лежал в гробу такой же, каким и был при жизни, смерть не исказила его черты. В головах, на отдельной подушке, вместо звезд и орденов, лежало Копье Лонгина. На этом настоял Иоанн. Якобы по завещанию Эммануила, Копье должно быть похоронено вместе с ним.
Я поцеловал окоченевшую руку и поднялся с колен. За мной была Мария и апостолы, а потом — нескончаемая вереница людей. Прощание продолжалось до вечера, когда мы вновь собрались в кабинете Господа.
— Сегодня несколько священников служили запрещенную мессу, — доложил Марк. — Они арестованы.
— Верные или Погибшие?
— Все Погибшие, за исключением одного. Но тот не довел богослужения до конца. В момент освещения даров стало плохо с сердцем, его увезли на скорой помощи. Он пока на свободе.
Я вспомнил свои страдания в Соборе Святого Штефана и слова Господа о мессе: «Это похороны живого. Еще бы вам не становилось плохо от такого действа!» Но ведь теперь Господь был мертв. Тогда почему?..
— На свободе? Арестуешь, когда придет в себя. Сколько их?
— Без него — двенадцать. Что с ними дальше делать?
— Сейчас не до того. Потом разберемся.
— Филипп, как у тебя дела?
— Пока спокойно.
— Кстати, а где Матвей? — вмешался Иоанн.
— Отдыхает. Приболел немножко.
— А-а… Тут еще одна проблема. Называется «инспектор Санти». Глуп, как пробка. Норовит допросить. Нам, как, отвечать?
— Отвечать. Пусть расследует.
— Он смотрит на нас так, словно это мы отравили Господа, — возмутился Марк. — Он бы нас всех посадил! Может быть, сменить инспектора?
— Не надо. У него работа такая — подозревать. Теперь…
Но я не договорил, потому что в комнату влетела Мария. В руке у нее был листок с каким-то текстом.
— Вы это видели, заседатели?
Я взял листок.
— Что там? — взволнованно спросил Иоанн.
— Энциклика папы Павла VII «Об отречении от Антихриста». «Всем верующим католикам. Я прошу у всех прощения, ибо поддержал Эммануила не по доброй воле. Все вы знаете, что я болен раком. Узурпатор, именующий себя Господом, около недели запрещал давать мне обезболивающее, и я не выдержал пытки. Но теперь, когда Зверь мертв, все, кто присягал ему, могут отречься от Сатаны и вернуться в лоно Святой Католической Церкви. Возвращайтесь, и братья примут вас! Павел VII». Мария, это правда?
— То, что Учитель мучил старика? Петр, как ты можешь спрашивать об этом? Здесь нет ничего, кроме клеветы. Просто, папа решил вернуть утраченные позиции. Делит одежды Господа, как римские солдаты у подножия креста!
— Где ты это взяла?
— Сорвала со стены на площади Навона.
— Марк, твоя недоработка. Якоб, и твоя тоже.
Марк поднялся с места.
— Прости, Петр, я все исправлю. Пошли, Якоб.
— Действуйте, только быстро!
Я сплел перед собою руки и сжал так, что побелели костяшки пальцев. То ли еще будет! Я страшился завтрашнего дня.
Но утро не принесло новых неприятностей. А днем Марк с Якобом благополучно разгромили ватиканскую типографию и сожгли часть тиража листовок, оставшуюся не расклеенной. Остальные полиции пришлось срывать со стен домов.
Прощание с Господом проходило спокойно, без эксцессов, и это утешало. Завтра были назначены похороны. Мы продержались уже более двух суток.
День начался с тумана и слякоти. Правда, снег, наконец, начал таять. Мы несли гроб к круглому древнему зданию в окружении темных высоких кипарисов — Мавзолею Августа. Пошел дождь. Мы медленно спустились по лестнице к входу. Внутри гроб положили в мраморный саркофаг и накрыли плитой, пока без надписи. Вышли на улицу. Было противно и одиноко.
— Третий день, — сказал Иоанн.
— Что?
— Третий день, как мы без Господа.
У входа в Мавзолей собралась толпа, и мы направились в узкий проход между людьми. «Хорошо, что у нас есть охрана», — подумал я и начал подниматься вверх. Слева и справа от меня возвышались церкви святого Карла и святого Роко, а прямо передо мной под крышей заурядного серого здания сияла золотом мозаика с изображением то ли Августа, то ли Христа и надписью «Princeps pacis» (Князь Мира).
Вдруг, стало светло, словно выглянуло солнце. Нет! Десять солнц. Я обернулся. Мавзолей сиял, а над ним поднимался столб света, уходя в голубое небо, подобное горному озеру в разрыве тяжелых, казалось, каменных туч. Раздался грохот, и Мавзолей взорвался, разлетаясь на мелкие обломки. Когда улеглась пыль, мы увидели Господа, спускавшегося с вершины развалин, и бросились к нему.