Апостолы

Варфоломей почтительно стоял за креслом Господа, слева от Марии. Повинуясь приказу, он поднял к глазам некую бумагу и начал (вернее продолжил) читать, чуть-чуть наклонившись вперед. В такой позе он особенно напоминал интеграл.

— Пекинские газеты сообщают мнения местных астрологов, — гнусаво начал он совершенно кошачьим тоном. Вообще китайский язык со всеми этими их «мяо» звучал бы в его устах значительно естественнее русского. — Планеты видны днем и выстроились, как на парад. Меркурий предвещает наводнение, Венера — войну, Марс — пожары и войну, Юпитер — страшный голод, Сатурн — засуху…

— Вот уж воистину желтая пресса! — усмехнулся Эммануил. — Наводнение и засуха не бывают одновременно! Ну, дальше…

— Кстати, в южных провинциях наводнение. Говорят, что духи рек не расположены к правителю страны.

— Бунтовать не надо. Ну, что там еще?

— Луна стала красной, и это предвещает несчастье. Говорят, что небо недовольно тем, что происходит на земле. Что свержение династии Юань Шикая есть причина небесного гнева.

— Так, — прервал Господь. — Возьми бумагу и пиши.

Варфоломей приготовился.

— По-китайски?

— Естественно!

— А если перевод будет неточным?

— Я просмотрю. Итак… «Небо любит справедливость и ненавидит несправедливость. Таким образом, если вести народ Поднебесной на свершение справедливых дел — это значит делать то, что любит небо. Если я делаю для неба то, что оно любит, то и небо также делает для меня то, что я люблю…» Так писал Мо-цзы[30] почти две с половиной тысячи лет назад. Но народ Поднебесной не помнит своих мудрецов. Разве справедливо противиться воле Сына Неба? Разве достойно благородного мужа участвовать в мятеже против Нефритового Императора и не признавать его власти? Небо желает, чтобы в Поднебесной царил порядок, и подданные были честны и усердны в делах. Но непокорность и своенравие бунтовщиков не могли не разгневать лазурное небо. Вина за наводнение в южных провинциях полностью ложится на мятежников. Династия узурпатора Юань Шикая[31] утратила небесный мандат на правление (так и пиши «тянь мин»).

— Но, Господи! К Юань Шикаю, конечно, по-разному относятся, но он — первый китайский император после манчжуров. Может быть без «узурпатора»?

— Ладно. Возможно, ты прав. Тогда пиши так. Потомки Юань Шикая, посвятившего жизнь борьбе за независимость Китая, оказались недостойны своего великого предка и утратили небесный мандат на правление. В этом — причина бед. Ибо, как сказано в книге «Шу-цзин»[32], «только небо наблюдает за народом, ведает справедливостью, посылает урожай и неурожай. Без неба погибнет народ. От милости неба зависит его судьба». Покоритесь же воле неба!.. И подпись: Эммануил, Нефритовый Император.

— Господи, здесь больше приняты печати.

— Ох! Привычка! Значит печать! У нас уже готов китайский вариант?

— Да.

— Ну, вот и прекрасно. Дай сюда!

Эммануил, не глядя, протянул руку вверх, и Варфоломей почтительно вложил в нее бумагу. Развернул, взглянул мельком и поднял голову.

— Ох, Варфоломей! Ну, у тебя и каллиграфия! Родись ты китайцем — никогда бы тебе не стать цзиньши[33] с таким почерком.

— Я больше люблю японский стиль[34], — попытался оправдаться Варфоломей.

— Не оправдывайся! Здесь вообще нет никакого стиля, — заметил Господь и исправил пару иероглифов. — Пусть завтра это напечатают во всех газетах, а сегодня вечером передадут по радио и телевидению.

Варфоломей кивнул.

— Да, еще, — вспомнил апостол. — Император, который вступает на китайский престол, должен принести жертвы небу. Это как бы подтверждение права на правление.

— Я знаю. Жертва самому себе? А в этом что-то есть… Ну, надо, так надо. Шелк, нефрит — это не так страшно. Не в первый раз! — и он тонко улыбнулся. — Кстати, Варфоломей, за кого меня почитают?

— Здесь все очень запутано. За новое воплощение Желтого Императора Хуан-ди, основателя китайской цивилизации, за Нефритового императора Юй-хуана, за сына Нефритового императора, ставшего великим монархом через десять воплощений, пришедшего со своим золотым эликсиром жизни, от которого и звезды блещут ярче, и земля полнится радостью, — Эммануил наклонил голову набок и слушал с явным удовольствием. — За будду Амитофу, сияющего владыку запада, за Майтрейю, будду грядущего. Правда, последнее мнение, к сожалению, мало распространено.

— Из-за Хотея[35]?

— Думаю, да. Стереотип мышления.

— Значит, все дело в толстом добродушном монахе Ци Цы?

— Да, Господи. Вы не похожи.

— Черт его дернул ляпнуть перед смертью, что он — Майтрейя!

Варфоломей развел руками. Мол, данность, что тут поделаешь?

— Причем здесь тело! — пожал плечами Эммануил.

— Не при чем. Символика. Большой живот символизирует безграничность души.