Аппассионата. Бетховен

— Ты говоришь о пьянице Бетховене? — быстро спросил Франц Вегелер.

— Да, а там на качелях его старший сын.

Людвиг втянул голову в плечи и стал похож на горбуна. Его чёрные волосы развевались на ветру, при каждом взлёте качелей он всхлипывал, но продолжал считать:

— Семнадцать!

Он с силой оттолкнулся ногой от края крыши курятника, раскачался, ловко спрыгнул с качелей и крикнул одной из девочек:

— В следующий раз у меня это получится уже на пятнадцатом толчке.

— Людвиг!

Мальчик замер, затем медленно повернул голову и вгляделся в окна второго этажа.

— Ты уже упражнялся на рояле?

Людвиг ничего не ответил. Его смуглое лицо сразу посерело, губы задрожали.

Зазвонил церковный колокол, но его звуки не заглушили шагов мальчика, понуро идущего к дому.

Во дворе всё было отлично слышно.

— Быстро скамейку, Людвиг.

— Зачем? — спросил Франц Вегелер.

— Он сейчас подойдёт к окну, где стоит рояль. Но он пока ещё не может дотянуться до клавиш и потому должен встать на скамейку. А вот и он.

В окне показались чёрная шевелюра и худенькие плечи. Мальчик ещё раз взглянул на скамейку, словно желая убедиться, прочно ли она стоит.

— С какой тональности мне играть?

— Сперва до мажор две октавы и дальше по квинтовому кругу. Стоп. Левой ты плохо работаешь. Ещё раз до мажор. Что это?

— Тональность до мажор, батюшка.

— Неужели? — В голосе отца зазвучали визгливые нотки. — Сколько времени ты сегодня упражнялся?

Мальчик понуро свесил голову.

— Ну да, разумеется, ты предпочёл качели. Выходит, слово отца для тебя ничего не значит?

Иоганн ван Бетховен взмахнул тростью и обрушил на сына град ударов.

— А вон его мать, — испуганно прошептал Бенедикт Бахем.

— Это хорошо! Это очень хорошо! — Франц Вегелер в отчаянии сжал кулаки.

— Но она всё равно ничего не сможет сделать.

— Иоганн... — умоляюще произнесла госпожа Магдалена.

— Лучше заставь своего сына исполнять мои приказания! А теперь сонату Руста[3]... Видишь, Людвиг, когда хочешь, получается. Так, завтра час играть тональности, а вот здесь, — он порылся в нотах, — новая соната.

Вскоре стоявшие под окнами мальчики услышали, как он вышел из комнаты.

— Даже не вскрикнул, когда его били. — Франц Вегелер тяжело вздохнул. — Как можно играть на рояле, если тебя бьют. Я лично этот день никогда не забуду.

— Желаю вам светлого и благословенного утра, дети! — С этими словами учитель Руперт вошёл в классную комнату.

Дети дружно ответили на приветствие такими же словами, но Руперта это не устроило. Он схватил указку и с силой ударил ею по кафедре:

— А ну-ка повторить!

— Мы благодарим и желаем вам также светлого и благословенного утра, господин учитель.

— Вот так-то лучше. — Руперт взмахнул указкой, как дирижёрской палочкой. — А теперь мы, преисполнившись смирения, воспоём нашу утреннюю песню.

Он начал первым, и Людвиг вновь восхитился его музыкальным талантом. Руперт мгновенно находил нужную тональность, а голос его звучал так, словно он только что поел слив или выпил сырое яйцо.

Самому Людвигу это «превосходное средство» — так неизменно называл его отец и применял, когда собирался петь, — ничуть не помогало. Как-то он в курятнике Фишеров выпил подряд три тёплых яйца, а потом попытался спеть арию. Но голос его по-прежнему скрипел и дребезжал.

Госпожа Фишер, услышав, как куры не на шутку раскудахтались, пошла узнать, в чём дело, и едва не схватила Людвига за волосы...

— А теперь всем сесть! Продолжим наш цикл библейских историй. Сегодня я расскажу вам о...

Пока Руперт задумчиво рассматривал своих учеников, размышляя, что бы такое им сегодня рассказать, Людвиг обнаружил в нём сходство с петухом Фишеров. Правда, учитель расхаживал по проходу не с горделивым видом, а громко шаркая ногами, и вместо ярко-красного гребня у него на голове вились уже изрядно поредевшие волосы пшеничного цвета.

— Итак, дети, я расскажу вам сегодня о Каине и Авеле. Первый из них был младшим сыном Адама и Евы, второй — старшим. Авель был пастухом, а Каин — землепашцем. Однажды оба они совершали в поле обряд жертвоприношения, и дым от жертвы Авеля столбом поднялся в небо. Это означало, что Бог принял его жертву. С Каином же всё произошло совершенно по-иному. Бог не пожелал его жертвы, и тогда Каин в ярости убил своего брата, а труп закопал в землю.

Людвиг уже слышал эту историю от матери, но тем не менее вновь в ужасе закрыл глаза. Как вообще можно убивать брата?

— Но Господь всё видит, и потому из облаков тут же прозвучал его голос: «Каин! Каин! Где брат твой Авель?» И солгал Каин: «Откуда мне знать? Я не сторож брату своему». И разгневался Господь, и закричал на него: «Что сделал ты? Так будь же проклят, и пусть тебе на земле нигде не будет пристанища!» А чтобы люди знали о наложенном проклятии, Господь поставил ему на лоб отличительный знак — каинову печать. Людвиг, ты знаешь, что это такое?

Людвиг тут же вскочил с места и почувствовал, что весь класс как-то странно смотрит на него. Красновато-смуглый цвет лица, следы оспы, толстые губы и особенно бугристые наросты на лбу — ну, разве это не Божье проклятие?

— Пожар! Пожар!