Аппассионата. Бетховен

— ...такое красноватое, смуглое лицо. — Она чуть развернула свёрток. — Будьте же милосердны! Вы не вправе отбирать у меня моего ребёнка.

— Все новорождённые поначалу так выглядят. — Госпожа Зикс подошла чуть поближе. — Вполне возможно, что со временем у него будет совсем другой цвет лица.

— У ребёнка? — Бетховен-старший резко повернулся. — Я бы этого не хотел! У меня ведь почти такое же смуглое лицо. Он его унаследовал от меня, своего деда, госпожа Зикс...

— Господин придворный капельмейстер?

И тут он заменил ещё кое-что:

— А цвет глаз у него такой же останется?

— С уверенностью этого никак нельзя... — попыталась было уклониться от ответа госпожа Зикс.

— Но он непременно должен остаться таким же! Эти серо-голубые глаза — мои! Итак, мы имеем красивые глаза и весьма оригинальный цвет лица, не правда ли, малыш? Он вообще очень хорошенький ребёнок, Магдалена. Ты уже выбрала ему имя?

Магдалена вздрогнула:

— Пока ещё нет, батюшка.

— Тогда, разумеется, его следует назвать Людвигом в честь меня! — Старик с силой ударил себя в грудь. — Людвиг ван Бетховен! Вы меня поняли?!

— Батюшка... — Магдалена просяще вскинула сложенные руки. Придворный капельмейстер не обратил ни малейшего внимания на её жест.

— Ух ты, какой червячок! — Он засунул указательный палец в кулачок малыша. — Поглядите на эти крошечные пальчики! Кем ты станешь, имея их, Людвиг ван Бетховен? Во всяком случае, для игры на фортепьяно они совсем не подходят. А на органе? Ну, а дирижировать он сможет?

— Сейчас он может только петь, — госпожа Зикс улыбнулась, — но только не басом, господин придворный капельмейстер.

— Басом, значит, нет. — Бетховен-старший задумчиво покачал головой.

Он осторожно убрал со лба невестки одну из тёмных прядей.

— Но волосы у него твои, Магдалена, если, конечно, этот мышиного цвета пух можно назвать волосами.

— Дорогой батюшка... — Роженица попыталась поцеловать его руку.

— Как, ты хочешь... — придворный капельмейстер не на шутку рассердился, — ...ко всему прочему ещё и поцеловать руку мне — человеку, который по отношению к тебе вёл себя как... как полный идиот? Ещё этого не хватало! — Он поцеловал ей руку: — Прости меня. Я же, в свою очередь, отблагодарю тебя зато, что ты сделала меня счастливым. — Внезапно его глаза расширились. — Ну, а как нам быть с Людвигом ван Бетховеном? — Придворный капельмейстер просто упивался этим именем. — А почему ребёнок так ворочается? Уж не заболел ли он?

— Он голоден и ищет грудь, — захихикала госпожа Зикс, — но ему ещё нельзя...

— Что вы понимаете?! — рявкнул на неё придворный капельмейстер. — Только совсем чуть-чуть, Лене, ты слышишь? Вы же не станете морить голодом Людвига ван Бетховена.

Из соседней комнаты послышался дикий вопль. Глаза Бетховена-старшего превратились в узкие щёлки.

— Теперь он вдруг пожелал выучить арию Дориндо, которая у него в последнее время совершенно не получалась. Госпожа Баум, будьте любезны, скажите ему, пусть немедленно прекратит орать! Я не хочу, чтобы тревожили моего внука. — Он внимательно посмотрел на госпожу Магдалену: — Да-да, я всё понимаю. Ты испытываешь страх, поскольку он порой буйствует всю ночь. Но сегодня ничего подобного не произойдёт. Госпожа Зикс, вы сегодня всё сделали для госпожи ван Бетховен?

— Да, господин придворный капельмейстер, теперь только завтра утром...

— Тогда уходите.

Тут вернулась госпожа Баум.

— Он обещал, что будет вести себя тихо.

— Прекрасно, — придворный капельмейстер важно кивнул, — а теперь вам также пора домой, госпожа Баум, чтобы утром вы чувствовали себя свежей и бодрой.

— А Магдалена?.. — попробовала робко возразить госпожа Баум.

— Это уж моё дело. — Придворный капельмейстер решительно махнул рукой. — Я оставлю гореть одну свечу и буду здесь караулить до утра.

— Но, батюшка, здесь же нет второй кровати! — воскликнула госпожа Магдалена.

— Спокойной ночи, госпожа Зикс, спокойной ночи, госпожа Баум, и огромное рам обеим спасибо.

— За что, господин ван Бетховен? — спросила госпожа Баум.

— Ну, если вы... хорошенько поразмыслите...

Он задул почти все свечи.

— Мне вполне достаточно старого кресла с высокой спинкой, дитя моё. Я поставлю его рядом с вами. Но сперва я принесу дрова.

— На кухне пока есть, батюшка.

— Тогда мы их отправим в печь. Утром я раздобуду ещё поленьев. — Он подбросил дров в огонь и снял с кресла покрывало.

— Как ты вообще выносишь этого человека, Магдалена?

— Я люблю его.

— Он мой единственный сын, и потому я тоже... мы вполне понимаем друг друга, Магдалена.

Придворный капельмейстер придвинул кресло поближе:

— Мне здесь хорошо и уютно, а вот не будет ли тебе холодно?

— Нет-нет.

Старик снова встал:

— Вот, возьми мой плащ на подкладке, я наброшу его... на вас обоих.

— Ваш парадный плащ, батюшка?

— Никаких возражений! В конце концов, ты мать Людвига ван Бетховена, но... взгляни на этого крошечного дурачка! Эй ты, это ведь плащ человека благородного звания, придворного капельмейстера! Однако, Лене, это не производит на него ни малейшего впечатления.