Аппассионата. Бетховен

Их глаза после яркого солнечного света с трудом привыкли к царившей в прихожей темноте. Подниматься на четвёртый этаж по узкой, неудобной лестнице мешал к тому же затхлый воздух.

Лакей и служанка тяжело ступали впереди, шедшая следом графиня Брунсвик внезапно остановилась:

— Здесь прямо-таки лестница в небо! У меня может сердце не выдержать. Ты опять втравила нас в авантюру, Пепи.

— Я чувствую себя так, словно иду к зубному врачу, — робко откликнулась Жозефина. — Мне очень страшно.

В коридоре, куда выходило много дверей, было также темно. Отчётливо слышалось жужжание бьющейся о стекло мухи.

— Надеюсь, его нет дома, — прошептала Жозефина.

— А кто меня называл трусихой?

Тут за одной из дверей мощно прозвучали несколько аккордов, и опять стало тихо.

— Постучи, — сказала графиня.

Тереза постучала, но в комнате никто не откликнулся.

— Да нет, он здесь. — Тереза кивком подозвала сестру и ткнула пальцем в табличку на плохо выкрашенной двери. — Небось сам написал.

Тут дверь внезапно распахнулась, и из большой, ярко освещённой солнцем комнаты свет хлынул прямо в коридор, озарив чуть наклонившуюся девичью головку. За порогом обозначился силуэт мужчины, чьи всклокоченные волосы отбрасывали на окно причудливую тень.

— Господин ван Бетховен... — любезно начала графиня.

— Кто вам нужен? — грубо прервал её человек, голос которого напоминал скрежет опускаемой решётки. Маленькие глазки смерили враждебным взором трёх дам и их сопровождающих. Внезапно Бетховен без видимых причин изменил своё поведение и вежливо сказал:

— Я — Бетховен. Чем могу служить? Заходите, пожалуйста.

Он вихрем ворвался в комнату и сбросил со стульев носовые платки, табакерку, халат и несколько галстуков.

— Позволю себе предложить дамам сесть. Прошу прощения за беспорядок, но подённый лакей приходит, когда ему вздумается — раз в два, а то и в три дня. Сам же я человек неопрятный.

— В свою очередь, мы также просим прощения за вторжение... — Графиня осторожно коснулась платком носа и краешков рта.

— Позволь мне сказать, мама, — поспешила вмешаться Тереза, заметив на лице матери отчуждённое выражение. — С вашего разрешения, я сразу же расскажу генеалогию нашей семьи, чтобы потом не было никаких недоразумений. Мы родом из Венгрии. Наш отец — его сиятельство граф Брунсвик — занимал весьма высокую должность, и потому к нашей маме также следует обращаться «ваше сиятельство». Мыс сестрой можем обойтись без титулов.

— Очень мило с вашей стороны, сударыня.

— Отец умер, иначе он также был бы здесь. — Она мельком взглянула на развешанные на стенах картины и гравюры. — Собственно говоря, он ценил только четырёх композиторов. Трое из них уже изображены здесь — Гендель, Бах и Моцарт. Но где же самый его любимый из них — Людвиг ван Бетховен?

— Я?.. — На кофейно-смуглом лице выступил яркий румянец.

— Он познакомил мою сестру Жозефину и меня — имя моё Тереза — со всеми вашими композициями. Я ещё забыла сказать о моём брате Франце, который довольно хорошо играет на виолончели. И потому мы просим вас дать нам несколько уроков.

— Выходит, сударыням пришлись по вкусу мои сонаты?

— Да вообще-то... — ответила Тереза, — исполняю сонаты больше я. Жозефина играет ваши трио для фортепьяно, особенно до минор.

— Не может быть. — Бетховен резко повернулся к Жозефине: — Ведь его отверг сам Гайдн!

— Меня это ни в малейшей степени не интересует, — надменно бросила в ответ Жозефина. — С некоторых пор я многое оцениваю сама.

— Да...

В душе у неё всё ликовало. Как же изменились его глаза! Они от смущения и расширились, и потемнели. И смотрел он на неё как на настоящее чудо.

Тереза! Она решила вновь напомнить о себе, села за рояль и тяжело вздохнула:

— Вы, безусловно, хотите немного испытать нас?

— Ну нет, конечно, разве что несколько тактов.

Щёки Терезы пылали, пальцы быстро бегали по клавишам. Пусть не спешит, Жозефина вовсе не собирается брать уроки у её кумира. В конце концов, в Вене есть и другие виртуозы пианисты, например, ученик Моцарта господин Вольфль.

— Благодарю, сударыня, достаточно. Я беру к себе в ученицы.

— А ты, Пепи? — Тереза отошла от рояля.

— Очень жаль, но у меня приступ мигрени.

— Сестра играет гораздо лучше меня, — ехидно улыбнулась Тереза, — но когда не хочет, говорит, что у неё мигрень.

— А может, вы нам тоже что-нибудь сыграете? — с не менее коварной улыбкой спросила Жозефина.

— Может быть, мою недавно сданную в типографию сонату? — Он сел за рояль и с хрустом размял пальцы. — Я назвал её «Патетической»... Ах нет, ничего не получится. Инструмент слишком расстроен. Но дело не в этом. Где живут дамы?

— «У золотого грифа».

— Я готов завтра в девять прийти туда и начать занятия. Вас это устроит?

— По-моему, ты ещё не спишь, Тереза?

— Да, Пепи.

— И поэтому я захожу к тебе, словно леди Макбет[36] после жестокого убийства, в ночной рубашке с горящей свечой в руке. Я хочу пожелать тебе спокойной ночи и вообще помириться с тобой.

— Что случилось, Пепи? Может, присядешь?