Непонятно было, как он угадал приближение Жозефины. Во всяком случае, он вдруг отдёрнул руки и рывком встал со стула:
— И вот и вторая сударыня. Мы начинаем.
— А вы не хотите продолжить? — спросила Жозефина.
Ответа на свой вопрос она так и не получила. Он резко дёрнул головой и воскликнул:
— Только не бойтесь сфальшивить. Я тоже не без греха. Даже у Моцарта я нашёл фальшивые тона. Безупречно играют только пианисты, но они ничем другим и не занимаются. Начинайте, сударыня. Стоп! Вы играете в старой манере растопыренными пальцами. Ну-ка соберите их... Ещё больше. — Он подошёл и сам согнул Терезе пальцы.
— Но так очень трудно.
— Это с непривычки. А пока играйте только правой рукой. Я левой сыграю октавой ниже.
Через какое-то время Бетховен спросил:
— Вы не устали, сударыня?
Тереза мельком взглянула на стоявшие на каминной полке часы и испуганно встрепенулась:
— Господи, прошло уже два часа! Извините, господин ван Бетховен, но было так увлекательно, что я забыла обо всём на свете. Надеюсь, вы дадите также урок моей сестре Жозефине?
— Для этого я и пришёл.
Когда Жозефина села к роялю, поведение Бетховена сразу же изменилось. Теперь он говорил подчёркнуто сухим тоном: — Угодно ли сударыне воспользоваться моими услугами как преподавателя фортепьянного трио до минор?
Это прозвучало как вызов, и Жозефина приняла его. Глаза её сверкнули, но голос был строгим и равнодушным.
— Нет. Разрешите обратиться к вам со следующей просьбой. Моя сестра дала мне сонату под названием, если не ошибаюсь, «Патетическая», и если вы не против...
— Ну, разумеется, нет. — Он поклонился и мельком взглянул на Терезу. — Таким образом я смогу впервые услышать свою сонату в чужом исполнении.
«Нет, я точно обезумела, — подумала Жозефина. — Следовало бы, как и сестра, предложить сыграть чужое произведение, например, сонату Филиппа Эмануэля Баха[38]
. А на его поле меня ждёт неминуемое поражение. Но может, всё же рискнуть?..»Она вдруг вспомнила бурные воды реки и Яноша, бегущего по берегу с криком: «Сударыня! Сударыня!» Он в ужасе заламывал руки, наблюдая, как лихо она переплывает реку верхом на лошади, не боясь пучины, грозящей их поглотить. Тогда она тоже очень многим рисковала, но зато какой триумф ожидал её в конце...
Она поставила папку с нотной тетрадью на пюпитр, раскрыла первую страницу, затем вторую, третью, и полились тяжёлые торжественные звуки. Именно такой и должна быть мелодия, пронизанная духом борьбы с неизлечимым пороком, — печальная, весёлая, снова печальная и внезапно превращающаяся в вихрь.
Когда она закончила, он не произнёс ни слова. Лицо его покрылось серыми пятнами, он глубоко вздохнул, напомнив ей стенания и вздохи Яноша.
Потом он кое-что объяснял Жозефине, ни разу не коснувшись её рук и пальцев.
На пороге возникла тощая как жердь Бранка. Откуда она вообще взялась?
— Чего тебе? — резко спросила Жозефина.
— Её сиятельство просит передать, что вернётся позднее и всемилостивейшие сударыни могут пообедать без неё.
— Пообедать? Неужели уже три часа? — Она резво спрыгнула со стула. — Скажите, господин ван Бетховен, вы хоть завтракали?
— Завтракал? — Он задумчиво потёр лоб. — По-моему, нет. Будьте любезны, сударыня, давайте попробуем ещё раз это место...
— Ну уж нет. — Жозефина решительно захлопнула крышку рояля. — Мы с голоду умрём! Сегодня ты хозяйка, Тереза! Эй, Бранка, быстро накрой в саду стол на три прибора.
Перед едой обе девушки ещё раз поднялись в свои комнаты, чтобы умыться и причесаться. Жозефина крикнула сквозь приоткрытую дверь:
— Знаешь, о ком я думаю, Тереза? О Казимире!
— О нашем бывшем мальчике-садовнике?
— Да, ибо он был первым существом мужского пола, признавшимся мне в любви. Мне тогда было лет десять — одиннадцать, а ему, кажется, тринадцать. Он ворвался ко мне с искажённым лицом, швырнул на стол букет роз и тут же исчез. По-моему, господин ван Бетховен такой же неотёсанный мужлан, и, если я действительно в него влюблюсь, мне будет очень тяжело. Я ведь весьма своенравное создание.
— И благородное...
— Сильно сомневаюсь. Сама себя я считаю эдакой бесстыжей тигрицей. Что ты скажешь относительно моей последней выходки? У меня даже руки дрожали. Интересно, почему он так резко отказался играть в моём присутствии?
— Во всяком случае, набросок сонаты был предназначен именно для тебя.
— Неужели? — Жозефина насмешливо скривила губы. — Неужели ты всерьёз полагаешь, что я этого не заметила? Запомни, Тереза, от меня ничего ускользнуть не может. Ну ты ещё не готова? Как же ты любишь копаться!
Она кинула пудреницу на туалетный столик и демонстративно отвернулась.
«Глупышка, — с нежностью подумала Тереза. — Кое-что ты всё-таки не заметила».
Она кивнула своему отражению в зеркале и быстро набросила на плечи шарф.
Графиня Брунсвик объявилась лишь под вечер в сопровождении невысокой, полной, оживлённо жестикулировавшей дамы. Сзади на почтительном расстоянии шествовала величественная, несколько сутуловатая фигура придворного скульптора Мюллера.
Девочки бросились навстречу даме с криком:
— Тётя Финта! Тётя Финта!