Аппассионата. Бетховен

Он тяжело опустился на стул, кряхтя вытянул ноги и несколько минут с нескрываемым сожалением разглядывал башмаки.

— Что молчишь, Людвиг? Между тем меня, несмотря на понесённый ущерб, по-прежнему одолевает жажда знаний. Я говорю это вполне серьёзно. Я — человек терпимый, особенно если речь идёт о политических взглядах. И потом, один любит блондинок, другой — брюнеток, и нечего постороннему вмешиваться в чужие дела, а уж тем более лезть с непрошеными советами. Но я никак не могу понять смысл происшедшего во Франции. Сперва они отправили на гильотину короля, его родню и дворян...

— Полагаешь, незаслуженно?..

— Хорошо, хорошо, не будем спорить на эту тему, но теперь у них вновь появляется король, пардон, император, который, как сказано в афише, по поводу коронации присвоил высшие дворянские титулы многим своим сановникам. И как тут быть с так называемыми правами человека?

— Он попрал их ногами.

— Но зачем вся эта церемония? Коронация и так далее. Ведь он вроде бы считался настоящим революционером?..

— Он всё время оставался просто капралом, — угрюмо буркнул Бетховен. — Мелким, достойным презрения человечишкой с душой капрала.

Дрожащей от ярости рукой он схватил партитуру.

— Людвиг!

— Маэстро!

Цмескаль и Риз почти одновременно вскочили, готовые броситься к нему.

— Вы полагаете, что из-за этого жалкого капрала я способен уничтожить хоть одну ноту из своей симфонии? — Бетховен дико расхохотался и затрясся всем телом. — Я только вырву запятнанный недостойным именем титульный лист.

Он разорвал его на мелкие клочки и с наслаждением принялся топтать их ногами.

— Вот тебе моё верноподданническое посвящение к коронации, изменник!

Потом он буквально вытолкал Цмескаля и Риза из комнаты, заставил себя успокоиться, сел за рояль, взял зажатое между клавишами и крышкой либретто «Фиделио» и принялся небрежно листать его.

Через некоторое время он начал вникать в смысл прочитываемых слов.

— О Боже! Какая тьма здесь! Какая жуткая тишина!

Кто это сказал? Флорестан, ну да, конечно, вокруг него царила именно такая атмосфера.

Следующая страница перелистнулась как-то сама собой, и он услышал ликующий возглас негодяя Пизарро: «Добился я триумфа!» Ну да, клятвопреступник-капрал также добился триумфа, объявив о своей коронации.

Снова Флорестан? Нет, это министр, едва ли не с ужасом разглядывающий освобождённого им из тюрьмы и спасённого от смерти Флорестана.

Он тот, кого уже считали мёртвым?
Тот рыцарь, что за правду
Был готов сражаться?

А что он чуть раньше сказал узникам? Он обратился к ним с прекрасными, искренними словами:

Не долго вам терпеть, пора уж
Встать с коленей,
Любая тирания мне чужда,
Так пусть же брат отыщет братьев
И с радостью поможет им.

Его мозг вновь словно пронзил раскалённый кинжал. Он вздрогнул, сгорбился и выставил перед собой руки, будто прикрываясь щитом.

Нет, ты слишком рано празднуешь триумф, Пизарро! Есть ещё люди, готовые «сражаться за правду».

Он чуть привстал и еле слышно повторил несколько раз:

Так пусть же брат отыщет братьев
И с радостью поможет им.

Часть 3 «...ВЕЧНО ЛЮБИМАЯ ЖЕНЩИНА...»

В Вене по-прежнему жила Жозефина — женщина, которую он когда-то назвал «вечно любимой».

Была ли она по-прежнему такой? Пока он ещё не мог твёрдо ответить на этот вопрос. Она жила вместе с Терезой в большом доме неподалёку от Красной башни. Кроме того, сёстры стали попечительницами расположенного под ними кабинета восковых фигур.

Графиня Тереза фон Брунсвик и графиня Жозефина фон Дейм попеременно сидели за кассой заведения, уже утратившего прелесть новизны. Кабинет восковых фигур был составной частью галереи Мюллера, владелец которой за ночь вдруг превратился в камергера его величества императора Австрии графа Дейма. Это уже само по себе представлялось многим каким-то жутким фарсом.

Его сиятельство граф Дейм! Он предложил обременённой долгами графине Брунсвик целых сорок тысяч дукатов за Жозефину, в то время как он, Бетховен, ничего не мог дать, кроме нотных листов.

Но Дейм, этот авантюрист и обманщик, уже скончался. Разумеется, титул его был подлинным, как, впрочем, и звание камергера, но с дукатами дело обстояло гораздо хуже. Жозефина напрасно пожертвовала своей любовью. Покойный супруг помимо четырёх детей оставил ей в наследство изрядное количество долгов.

Сейчас они молча смотрели друг на друга. Нет, нет, ничто не умерло и не покрылось могильной твердью. Вид его вызывал сострадание, он уже хотел было сделать шаг вперёд и заключить любимую женщину в объятия. Однако он подавил в себе это желание, коротко поклонился и вежливо спросил:

— Желаете брать уроки игры на фортепьяно, госпожа графиня?

Она не только не ответила ему в таком же тоне, нет, она мгновенно превратилась в прежнюю Жозефину, весьма обеспокоенную его состоянием:

— Как ты себя чувствуешь, Людвиг?