Апраксинцы

— Голубчики! говорила одна гостья, кивая на уходящихъ Ваню, Шаню и Ларю — и не думаютъ о судьб [13], а можетъ-быть она и близка. Что, вы еще Ваничку-то не поршили? обратилась она къ Аграфен Ивановн.

— Нтъ еще, Матрена Ивановна….

— Пора, пора! долго-ли до грха, — избалуется, молодо-зелено.

— И - что вы! онъ у насъ такой скромный, никуда одинъ не ходитъ, разв по дламъ. Признаться сказать, у насъ есть одна на примт, и хорошая бы двушка, да денегъ мало за ней — восемь тысячъ; а Иванъ Михичъ меньше десяти не хочетъ взять. «Пусть, говоритъ, лучше до тридцати лтъ оболтусомъ болтается, а меньше десяти тысячъ не возьму».

Въ молодцовой молодцы, ободренные той водкой, которую имъ прислалъ отъ щедротъ своихъ хозяинъ, собрались въ уголъ и поютъ въ полголоса.

«Крестъ начертавъ

Моисей, прямо жезломъ….»

— Стой ребята! не такъ! чего ты, едоровъ, горланишь? спускай октаву, чтобъ глуше выходило, будто бомбу по полу катаешь.

Въ другомъ углу Ваня, Шаня и Ларя пьютъ шампанское.

— Ты что-жъ Ларя, дерзай!

— Я не пью, отвчаетъ Ларя: — тятенька не велитъ.

— Мало-ли чего онъ не велитъ. Пей! Нешто онъ видитъ.

Баба!

«Что-жъ, неужели я и въ самомъ дл баба?» подумалъ Ларя и выпилъ.

— Сладко?

— Еще-бы не сладко. Вино его отуманиваетъ.

— Дивлюсь я братцы, на васъ, откуда вы деньги на кутежъ берете?

— Знамо откуда, — изъ выручки.

— Я такъ и рубля взять не могу; у насъ за выручкой старшій приказчикъ стоитъ.

— А нешто онъ не хапаетъ?

— Извстно хапаетъ. Молодцы сказываютъ, что у него четыре тысячи въ нагрудник зашито.

— Ахъ ты дура-голова, а ты заставь его, чтобъ онъ съ тобой длился; а нтъ, я-де тятеньк скажу.

— Знаете что, братцы? — дернемте-ка сейчасъ къ Машк, подалъ совтъ Ваня.

— Валяй!

— А тятенька…. заикнулся Ларя.

— Тятеньки наши не замтятъ: они въ горку играютъ, и страхъ какъ разъярившись. У меня тутъ на углу лихачъ знакомый стоитъ, — живымъ манеромъ доставитъ. Надвай, чьи попадутся, шубы, шапки и валяй!

Они вошли въ залу. Тятенька Лари проигрывалъ; онъ пыхтлъ и потиралъ рукою животъ. Потъ съ него лилъ градомъ. Ларя подошелъ къ столу. Въ эту минуту тятенька его проигралъ. Оборотивишсь, онъ увидлъ сына.

— Ты что стоишь подъ рукой! какъ подошелъ, такъ я и проигралъ, закричалъ онъ на него.

— Я ничего-съ.

— Пошелъ прочь!

Дьячокъ сидлъ съ гостемъ, повствовавшимъ объ антихрист.

— Доложу вамъ, разсказывалъ дьячокъ: у насъ въ семинаріи октава была, Нерукотворенный фамилія ему, такъ въ трезвомъ вид и пть не могъ; а водки выпьетъ, такъ хоть три часа къ ряду будетъ пть. Приступимъ и приложимся къ благодати (показываетъ на графинъ).

— Ну, теперь попремте, братцы. Ларя у тебя въ сюртук-то незамтно, спрячь бутылочку хересу. Съ собой возьмемъ.

Двнадцатый часъ. Графины долили водкой. Лица мужчинъ длались все красне, и красне; на нихъ выступалъ обильный потъ. Платки то и дло подносились ко лбу. Ваня, Шаня и Ларя еще не возвращались. Молодцы мало-по-малу начали выглядывать изъ молодцовой въ комнаты, гд были гости, а старшій приказчикъ Спиридонъ Иванычъ стоялъ у стола и смотрлъ на играющихъ въ карты.

— Что, братіе, стоите? отдернемте-ка «моря чернаго пучину», говоритъ молодцамъ дьячокъ. Иванъ Михичъ! позволь, по благодати, спть съ твоими молодцами?

— Пой, пой!

— Ну, становись, басы къ стн, тенора впередъ. Валяй!

Молодцы ршились не вдругъ. Басы взялись за подбородки, тенора покосились глазами и начали. Окончивъ ирмосъ, они пошептались между-собою и гаркнули въ честь хозяина.

Мы тебя любимъ сердечно,

Будь намъ начальникомъ вчно,

Наши зажегъ ты сердца,

Мы въ теб видимъ отца.

Рады въ огонь мы и въ воду.

Во всякую не погоду;

Каждый съ тобою намъ край

Кажется рай, рай, рай!

Иванъ Михичъ былъ очень доволенъ; онъ даже всталъ изъ-за картъ. Въ довершеніе всего, дьячокъ началъ басомъ: «достопочтеннйшему хозяину Ивану Михичу, многая лта!» «Многая, многая лта», запли молодцы; они кричали такъ громко, что даже серебро звенло въ горк.

Гость раскольникъ только отплевывался. Затравкинъ въ десятый разъ пьетъ за здоровье хозяина.

— Будь здоровъ! просто, братъ, разодолжилъ! важный балъ задалъ намъ сегодня, — ну, поцлуемся. Только однако нтъ музыки; а то я бы поплясалъ, выкинулъ бы колно.

— Мызыки нтъ? — будетъ. Зачмъ дло стало? Спиридонъ, поди позови сюда Никифора; пусть беретъ гитару и идетъ сюда. У насъ, братъ, свой бандуристъ.

— Микифоръ, Иванъ Михичъ, не можетъ играть.

— Это что, коли я приказываю….

— Да спитъ; хмлемъ маленько зашибшись.

— Ахъ онъ мерзавецъ, ужо я его!

— Да все одно-съ, не извольте безпокоиться; Степанъ на этомъ струмент маракуетъ.

— Тащи его сюда.

Явился Степанъ и началъ настраивать гитару. Приготовляясь плясать, Затравкинъ снялъ съ себя сюртукъ и кинулъ въ сторону, только такъ неловко, что онъ попалъ прямо на голову одной изъ гостьевъ. Раздались звуки «барыныни», и онъ началъ отхватывать трепака.

— Лихо, айда Затравкинъ, вотъ такъ разодолжилъ! кричали гости.