Апраксинцы

У нкоторыхъ хозяевъ, особенно придерживающихся старообрядства, осталось еще обыкновеніе въ прощеное воскресенье, вечеромъ, отходя ко сну, прощаться. Обыкновеніе это не лишено торжественности: молодцы одинъ за другимъ входятъ въ комнату хозяина и съ словами «простите меня гршнаго» кланяются въ ноги. «Богъ тебя проститъ, прости и меня также», отвчаетъ хозяинъ, и ежели благочестіе одержитъ верхъ надъ гордостію, то и самъ поклонится ему въ ноги, а ежели нтъ, то только кивнетъ головою. Отъ хозяина молодцы идутъ къ хозяйк, повторяютъ туже церемонію, и такъ обходятъ всхъ домашнихъ.

Выжгетъ хозяйка съ кухаркой сковороды отъ скороми, уничтожитъ скоромное кушанье и отойдетъ ко сну. Къ двнадцати часамъ вс апраксинцы снятъ крпкимъ сномъ, разв не пришелъ еще домой какой-нибудь запоздалый гуляка-молодецъ и уже наврно знаетъ, что завтра получитъ приличную головомойку.

Проснулись въ понедльникъ молодцы и напились чаю уже не съ сахаромъ, а съ медомъ, — съ сахаромъ грхъ, въ немъ есть скоромное: онъ очищается на заводахъ бычачьею кровью. Какой рзкій контрастъ: еще вчера они глотали по два десятка жирныхъ блиновъ, а сегодня будутъ сть кашу безъ масла, да кислую капусту съ квасомъ. Съ самыми постными лицами вышли апраксинцы въ лавки. Тоскливо раздался заунывный великопостный звонъ колокола, призывающій къ часамъ богомольцевъ; а у едюкина молодцы все еще стояли безъ почину. Пришелъ хозяинъ, помолился на образъ, вздохнулъ о грхахъ и веллъ молодцамъ подмривать товаръ. «Пора и къ счету приготовляться; благо, время свободное». сказалъ онъ и выругавъ за что-то смиренно стоящаго на порог мальчишку, поднялся во второй этажъ. Взошедши на верхъ, едюкинъ вздохнулъ еще громче, обозрлъ лежащіе на полкахъ товары, слъ и задумался.

«Тружусь, тружусь, думалъ онъ, а все не могу нажить порядочнаго капитала, — семейство одолваетъ; вотъ двухъ дочерей замужъ выдалъ, пятнадцать тысячь стоило, третья дочь на возраст, той тоже нужно приданое, сынишка подростаетъ и того безъ куска хлба оставить нельзя».

едюкинъ послалъ мальчика за чаемъ и принялся ходить по верхней лавк. Воображеніе перенесло его далеко, далеко, въ ярославскую губернію, въ любимовскій уздъ, на родину. И вспомнилось ему его дтство, тотъ день, когда онъ, лтъ сорокъ тому назадъ, былъ привезенъ въ Петербургъ однимъ землякомъ, какъ землякъ тотъ водилъ его по Апраксину, неимющему тни ныншняго Апраксина и предлагалъ хозяевамъ лавокъ въ мальчики. Много обошли они лавокъ, но ваканціи вс были заняты; наконецъ выискался одинъ хозяинъ имть раба и взялъ къ себ едюкина. Живо промелькнула передъ нимъ его нерадостная жизнь въ мальчикахъ, неимющая и тни сравненія съ ныншней, тотъ день, когда его жестоко обсчиталъ хозяинъ. «Терпи казакъ — атаманъ будешь», сказалъ тогда себ едюкинъ, терплъ и получилъ на отчетъ лавку. Здсь уже онъ не плошалъ, отомстилъ хозяину, честнымъ и безчестнымъ путемъ зашибалъ копйку, составилъ капиталецъ, отошелъ отъ мста и открылъ свою торговлю. Поругалъ, поругалъ его хозяинъ, да и забылъ о немъ: «ужъ такъ на свт устроено, чтобы каждый человкъ щетился отъ другаго», подумалъ онъ, да еще въ добавокъ черезъ годъ выдалъ за него свою дочь замужъ и далъ три тысячи приданаго, вслдствіе чего у едюкина образовалось приращеніе капитала.

Мальчикъ принесъ на верхъ чайникъ чаю; пьетъ едюкинъ чай, лижетъ медъ съ ложечки, а самъ все думаетъ, и думаетъ.

«Что я имю?… какихъ-нибудь десятокъ тысячь, да и т въ оборот. Что ежели-бы теперь заплатить, кредиторамъ копекъ по двадцати за рубль, вдь эдакъ-бы тысченокъ тридцать у меня осталось. Двадцать пять лтъ торгую, ни одной сдлки съ кредиторами не сдлалъ; а вонъ есть люди, что каждые три года свою торговлю очищаютъ, а мн въ двадцать-то пять лтъ разъ и Богъ проститъ. Сколько отъ меня въ эти лта кредиторы-то нажили, — три капитала на капиталъ. Что-жъ, не мы первые, не мы послдніе. Ихъ не раззоришь въ конецъ, а мн капиталецъ составится; по-крайности дти упрекать не будутъ, и какъ умру, то помолятся за мою душу и будетъ чмъ помянуть. Кончено!» сказалъ онъ самъ себ, и ршился сдлать сдлку съ кредиторами.

Да и не одинъ онъ думалъ объ этомъ, а думали многіе изъ апраксинцевъ и уже начали подготовляться: переписывали векселя, вывозили и продавали товаръ за дешевую цну и переводили лавки на имя женъ своихъ.

Впрочемъ, ежели смотрть на это съ одной точки зрнія, то очень естественно, конецъ великаго поста, когда обыкновенно апраксинцы начинаютъ длать сдлки, время весеннее, всякая скотина линяетъ, вс люди очищаютъ себя отъ грховнаго бремени, отчего же апраксинцамъ не очистить себя отъ долговъ. Лавка въ неприкосновенности, торговля идетъ, — есть чмъ разсчитаться, стало-быть время для этихъ длъ самое удобное.