Апраксинцы

Вотъ теперь, только-что отворили лавку, не успли еще мальчики и половъ вымести, какъ уже и покупатели зашныряли по рядамъ. Первой покупательницей была какая-то старуха въ истасканномъ салоп и изломанной шляпк. Шляпка эта потому только могла носить такое наименованіе, что была надта на голову. Старуха желала прикупить по образчику аршинъ ситцу.

— Ну, для почину староплендія ввалилась! проговорилъ одинъ молодецъ. — Отначь! крикнулъ онъ другому молодцу, которому старуха показала образчикъ. И молодецъ отначилъ, то-есть отказалъ старух. Та не поняла этого техническаго выраженія и поплелась дале.

Вотъ уже и одиннадцатый часъ. Молодцы послали мальчика въ трактиръ заварить чай. На Апраксиномъ пьютъ чай по четыре и по пяти разъ въ день, а у тароватыхъ хозяевъ и боле. Въ какое угодно время пройдите вы по рядамъ — наврно увидите молодцовъ, пьющихъ чай. Пьютъ обыкновенно въ прикуску или, какъ называютъ туземцы, съ угрызеніемъ. На Апраксиномъ есть легенда про одного скупаго хозяина, который поилъ молодцовъ чаемъ, и изъ экономіи, чтобъ они не съдали слишкомъ много сахару, не давалъ имъ его въ руки, а прившивалъ на нитк къ потолку; когда они пили, то, желая усладиться, могли подходить и лизать этотъ кусокъ.

Но какъ ни грлись молодцы чаемъ, а согрться не могли: русскій морозъ взялъ свое. Вотъ стоятъ они на порогахъ, отъ холода постукиваютъ ногами, помахиваютъ руками и громко зазываютъ покупателей, перечисляя вс имющіеся у нихъ товары.

По ряду идетъ молоденькая, хорошенькая двушка изъ моднаго магазина, подобрать подъ образчикъ кусокъ лентъ.

— Пожалуйте, здсь покупали! говоритъ довольно красивый молодецъ, занятый закручиваніемъ лваго уса. — Иванъ, что рогъ-то разинулъ? Пусти пройти старушку! острить онъ.

Двушка опускаетъ глазки и проходитъ.

— Славная штучка! замчаетъ усатый молодецъ.

— Готовое платье, сертуки, жилетки модныя, фуражки, шапки бобровыя! Здсь покупали, купецъ! — слова эти относятся къ одтому въ тулупъ мужику. Услыша такое лестное для себя наименованіе и имя нужду въ покупк, онъ нейдетъ дале, а заходитъ въ лавку.

Вообще, зазывая покупателя-мужика, его именуютъ купцомъ, солдата — кавалеромъ, мастероваго — хозяиномъ, деревенскую бабу — теткой, молоденькую горничную — умницей; всхъ же имющихъ счастіе носить шляпку — сударыней, а офицеровъ и даже чиновниковъ, ежели на фуражк ихъ красуется кокарда — вашимъ благородіемъ; когда же эти личности зайдутъ въ лавку и купятъ чего-нибудь не торговавшись, то, прощаясь съ ними, ихъ наврное назовутъ вашимъ превосходительствомъ.

— Но войдемте, читатель, въ какую-нибудь лавку. Вотъ вывска гласитъ, что это лавка купца Калистрата Берендева; на ней изображены съ одной стороны сапогъ, съ другой башмакъ, и посредин надпись: «продажа сит. ват. кал. сап. баш. и другихъ суровскихъ товаровъ». У входа на поpог стоитъ огромная корзина съ ватой и двое мальчишекъ, съ ногъ до головы замаранные ею, отчего они кажутся какъ-бы сейчасъ обсыпанными снгомъ. У прилавка стоитъ баба въ ситцевомъ, на заячьемъ мху, шуга. Молодецъ мряетъ ей на деревянный аршинъ коленкоръ; желзный аршинъ лежитъ поодаль.

— Да ты бы, косатикъ, на желзный мрилъ.

— Да нешто теб не все равно, тетка? На этотъ мрить-то способне. Вишь тотъ такъ накалился морозомъ, что его и въ руки не возмешь.

— Да уважь меня, миленькій!

— Чего уважать-то, тетка! Ужъ такую цну беремъ. На желзный будетъ дороже стоить.

— Да ужъ мрій, мрій, что съ тобой! Мн-бы еще вотъ ситчику на рубашку для паренька нужно.

— Изволь, есть, что-ни-наесть важнецъ! Манеръ хорошій, генеральша вчера для сыновей брала.

— Мн-бы, знаешь, эдакой манерецъ: собачками, али вавилонцами.

— Да нынче такихъ не носятъ, все травками. Вотъ возьми, — лихой манеръ! И краска прочная: въ трехъ щелокахъ стирай, не слиняетъ.

На стул сидитъ дама въ капор и примриваетъ калоши; она изрыла цлый ворохъ обуви, но ничто ей не нравится.

— Малы мн эти калоши, говоритъ она.

— Помилуйте! возражаетъ ей на это молодецъ, для большей учтивости какъ-то проглатывая слова:- разносятся, только до первой сырости. А то не угодно-ли вотъ эти примрить? Всего за каблуки и застежки полтина дороже.

— Велики! отвчаетъ дама, чуть не брося калоши.

— Извстно, ножа новая; носить будете — обтянется, сядетъ, да и носить свободне.

Но какъ ни уврялъ молодецъ, что велики, такъ сядутъ, а малы такъ разносятся, — дама не купила ничего, а надвъ свои старыя сандаліи, вышла изъ лавки.

— Вишь, шлюха, нарыла сколько! прошепталъ молодецъ, принимаясь убирать товаръ, и посл крикнулъ:- съ собой-ли деньги-то?

— Что, что ты сказалъ, мерзавецъ? Повтори! завопила дана. — Ахъ ты скотина! ахъ ты мужикъ, невжа! Да знаешь-ли кому это ты сказалъ? Я чиновница! У моего мужа двадцать подчиненныхъ… Да ежели я ему на тебя, мерзавца. пожалуюсь, такъ онъ тебя въ бараній рогъ согнетъ. Въ тюрьм сгніешъ. Дай мн сейчасъ номеръ отъ твоей лавки!

— У насъ такихъ не водится.

— Не водится… грабители! Все равно, я знаю твою лавку. Я теб покажу, мерзавецъ!

— А ну-ка покажи! крикнулъ кто-то съ порога, но разгнванная дама уже не слыхала этихъ словъ и вошла въ лавку напротивъ.