Апрель

«…Признавая главное значение террора как средства вынуждения у правительства уступок путем систематической его дезорганизации, мы нисколько не умаляем и других его полезных сторон. Он поднимает революционный дух народа; дает непрерывное доказательство возможности борьбы, подрывая обаяние правительственной силы; он действует сильно пропагандистским образом на массы. Поэтому мы считаем полезной не только террористическую борьбу с центральным правительством, но и местные террористические протесты против административного гнета…»

Голова клонилась к столу, глаза закрывались, перо, пе слушаясь руки, скользило куда-то в сторону, выпадало из пальцев.

Он замотал головой из стороны в сторону, потом тряхнул снизу вверх, зажмурил глаза и резко открыл: перед ним расплывались красные, синие, зеленые круги.

Надо дописать. Найти последние силы и дописать. А то будет поздно. Надо найти последние силы…

«…Ввиду этого строгая централизация террористического дела нам кажется излишней и трудно осуществимой. Сама жизнь будет управлять его ходом и ускорять или замедлять его по мере надобности. Сталкиваясь со стихийной силой народного протеста, правительство тем легче поймет всю неизбежность и законность этого явления, чем скорее осознает оно все свое бессилие и необходимость уступок…»

Голова опустилась на стол. Перо выпало из руки.

Он провалился в сон, как в глубокий, бездонный колодец.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

— Александр Ильич, мы внимательно проштудировали вашу рукопись, которой вы дали наименование… э… э… «Программа террористической фракции партии «Народная воля». Я правильно излагаю?

— Правильно.

— Вы составляли программу в настоящий момент по памяти?

— Да, по памяти.

— Никакими вспомогательными источниками не пользовались?

— Разумеется. У меня все было отобрано при обыске.

— Скажите, Александр Ильич, а в какое время был приготовлен оригинал этой рукописи?

— Программа была принята сразу же после того, как фракция оформилась организационно.

— А точнее?

— Точнее не припоминаю.

— Я прошу извинения…

— Пожалуйста, господин прокурор…

— Ульянов, кто первый подал мысль о составлении программы?

— Мысль была общая.

— Ну, а все-таки? Чьей рукой были написаны первые фразы?

— Это не имеет никакого значения.

— Я повторяю свой вопрос: чьей рукой было начато составление программы?

— А я повторяю свой ответ: на мой взгляд, это не имеет никакого принципиального значения.

— Меня не интересуют ваши взгляды. Я требую точного ответа на поставленный мной вопрос.

— А меня мало интересуют ваши вопросы, господин прокурор. Какие бы точные они не были.

— Ульянов, вы забываетесь.

— Ничуть.

— Запамятовали степень своей вины перед отечеством?

— Нисколько.

— Запомните: я приложу все усилия, чтобы вы получили по заслугам. Полностью.

— Не сомневаюсь в вашем особом ко мне расположении.

— Господа, господа… Александр Ильич, ну зачем же нам ссориться? Ведь можно все выяснить спокойно, мирно…

— Господин ротмистр, я же просил вас, чтобы в дальнейшем меня допрашивали только вы один!

— Это оказалось невозможно. Служба-с.

— Во всяком случае, отвечать на вопросы этого монстра я больше не собираюсь.

— Господа, господа, я прошу вас!.. Александр Ильич, вы напрасно обижаетесь на прокурора…

— Я вовсе не обижаюсь на него. Я просто не могу дышать с ним одним воздухом.

— …совершенно напрасно. Вы же знаете, в свое время господин Котляревский пережил нервное потрясение. На него покушался Валериан Осинский. Вам, должно быть, рассказывали старшие товарищи?

— Да, рассказывали.

— Ну вот и прекрасно! А кто рассказывал-то?

— О чем?

— Да об Осинском.

— Ах, об Осинском… А кто такой Осинский?

— Александр Ильич, батенька мой, вы же только сейчас сказали, что вам рассказывали старшие товарищи по партии о покушении Валериана Осинского.

— Впервые слышу об этом от вас.

— Позвольте, но вы же только что подтвердили мое предположение: Это же ваши слова: «Да, рассказывали».

— Я сказал их по инерции, думая совсем о другом.

— Значит, вы никогда не слыхали такого имени: Валериан Осинский?

— Нет, никогда.

— Организатор «Земли и воли»? Учредитель Исполнительного Комитета?

— Нет, не слыхал.

— Александр Ильич, это наивно. Человек, находившийся в революционной среде, не мог не слышать имени Валериана Осинского.

— И тем не менее это так.

— Его повесили в Киеве… Извините, конечно, за неуместное напоминание.

— Сделайте одолжение.

— Так-таки и не слыхали? Ни разу?

— Представьте себе — ни разу.

— Странно, очень странно…

— Господин ротмистр, разрешите мне продолжить допрос?

— Прошу вас…

— Ульянов, ну, а что же все-таки побудило вас и ваших товарищей взяться за составление программы?

— Я не желаю отвечать вам.

— Давайте мириться, Ульянов. Это в ваших же интересах.

— А я с вами не ссорился.

— Отлично… Так какие же были мотивы? Вы все время ищете случая высказать теоретические взгляды вашей группы. Я предоставляю вам такой случай.