Апрель

Первым нарушил тишину Дейер. Погладив пальцами подбородок, он взглянул на Сашу, прищурился.

— Скажите, подсудимый, в гимназии вы содержали себя на свои средства?

— Нет, в гимназии я содержался на средства отца.

— А в университете?

— Тоже… Впрочем, одно время я имел урок, который давал мне некоторые средства, но это длилось недолго.

— Значит, и в гимназии, и в университете вы содержались на средства своих родителей?

— Да.

— У вас большое семейство?

— Семеро.

Дейер удовлетворенно, как будто он выявил только что такие факты, о существовании которых до этой минуты никому не было известно, откинулся на спинку кресла.

Сидевший справа от него подслеповатый сенатор Ягн, испросив предварительно у председательствующего разрешения, вопросительно направил на Сашу лорнетку.

— Значит, в Петербурге, Ульянов, вы уже четыре года?

«Что ж, он спал все время до этого? — подумал про себя Саша и усмехнулся. — Впрочем, сенаторское кресло, особенно здесь — под сенью окруженной городовыми Фемиды, вполне подходящее для сна место».

— Да, я уже четыре года в Петербурге.

— И что же, все эти четыре года старались навербовать себе сообщников? Или все-таки первые годы провели в учении?

Голос Ягна был старческий, въедливый, дребезжащий.

— Все четыре года, проведенные в Петербурге, я занимался теми науками, для которых поступил в университет. Свидетельства о моем участии в занятиях, скрепленные ведущими профессорами естественного факультета, вы легко обнаружите в материалах дела, господин сенатор.

— Все ваши профессора, несмотря на оказанную им высокую честь воспитания юношества, совершенно не справляются со своими обязанностями!

— Что же касается до вербования сообщников, — продолжал Саша, не обращая внимания на гневную филиппику расшитого золотом старца, — то я этого не делал и в последнее время.

— У вас больше нет вопросов? — Дейер наклонился к самому уху Ягна.

— У меня есть вопросы.

Сенатор Окулов — плотный, с седым бобриком коротко остриженных волос, с вислыми щеками — сверлил Сашу злыми маленькими глазами:

— Объясните суду, Ульянов, как вы попали в кружок? Кто был посредником?

— В этом деле не было никаких посредников.

— Вы знали, где живет Говорухин?

— Знал.

— Часто бывали у него?

— Часто.

— Говорухин жил вместе со Шмидовой?

— Да.

— Шмидова была с ним в таких отношениях, что могла знать все, что делает Говорухин?

— Нет, совсем не в таких отношениях. Они были просто соседями по квартире. Говорухин не доверял ей никаких своих дел.

— Вы утверждаете это?

— Утверждаю.

— А вам никогда не случалось, придя на квартиру Говорухина и не застав его дома, оставить что-либо Шмидовой для передачи Говорухину?

— Нет, не случалось.

Окулов, сделав какую-то пометку в своих бумагах, кивнул седым бобриком председательствующему, как бы говоря, что у него вопросов больше нет.

Дейер посмотрел на сидящих с обоих краев сенаторов: налево, на Бартенева (тот покачал головой — вопросов нет), и направо, на Лего (у Лего вопросов тоже не было), после чего начал задавать вопросы сам.

— Скажите, подсудимый, какого числа уехал за границу Говорухин?

Двадцатого февраля.

Саша посмотрел на маму. Она снова сидела, опустив голову, держа около рта носовой платок. Бедная мама, зачем ей сидеть здесь и слушать все эти крючкотворные вопросы давно уже выживших из ума сенаторов, единственная цель которых — увеличить степень вины второстепенных участников дела: Шмидовой, Ананьиной, Пашковского, Пилсудского, Сердюковой, Новорусского.

— Ульянов, из материалов дела следует, что провожали Говорухина за границу именно вы?

— Да, провожал Говорухина я.

— Почему Говорухин уехал за границу?

— Вследствие того, что он был причастен к замыслу на государя.

Саша взглянул на царский портрет. Курносое лицо Александра III было откровенно тупо… «И что за рабская привычка называть государем этого посредственного, ничтожного человека?..»

— Но ведь и вы были причастны к этому замыслу, однако же вы не уехали.

— Это было дело каждого — уезжать или оставаться.

— Позвольте, но какое же было основание вам и другим лицам, принимавшим участие в заговоре, оставаться в Петербурге, а Говорухину спасаться за границу? Как вы позволили ему уехать? Ведь он же был вашим соучастником! Он оставил вас здесь, а сам удрал за границу!

— Не он нас оставил, а мы остались сами.

Первоприсутствующий с досадой отодвинул от себя бумаги.

— Ничего не понимаю. Все-таки вы что-то скрываете, Ульянов. Этот непонятный случай с отъездом Говорухина за границу был отмечен еще следствием.

— Я ничего не скрываю, господин сенатор.

— Но почему же именно Говорухину выпала столь счастливая доля избежать преследований, а остальным, гораздо более молодым, остаться здесь?

Саша смотрел на Дейера грустно, устало.

— Вам этого не понять.

Первоприсутствующий заерзал в кресле.

— Вы объяснитесь лучше, так и я пойму.

Саша нашел мамины глаза, вздохнул, сделал неуловимый кивок головой, — как делал это всегда в детстве, когда просил прощения за что-нибудь, потом медленно перевел взгляд на Дейера.

— Уехать, господин сенатор, мог каждый. И остаться тоже… Уехал один Говорухин.

— Ну так что из этого?