Апрель в Белграде

И что Травкин? Алена еще тогда поняла, что ей сложно говорить на тему «И что Травкин?». Что у нее органы падают куда-то вниз под действием силы гравитации, стоит услышать его имя. Фамилию. Имя и отчество, как угодно. Ей сразу хотелось отмахнуться, как от назойливой мухи, и выдохнуть эту дрянь из легких: воздух, с помощью которого она бы ответила на «И что Травкин?». Нет. Что-то было не так с этим предстоящим прослушиванием. Ее будто подставляют. Сбрасывают с ее непрочного мостика. А каникулы успешно просираются.

Сериалы и разбросанные чипсы на Алениной и Настиной кроватях. Немытые кружки из-под колы и чая на всех горизонтальных поверхностях в комнате. Иногда сматывались родители одной, иногда другой. Иногда Алена проводила время на гулянках с Марией и Миленой. Но вчетвером они никогда не тусили, потому что Настя не любила этих сиамских близняшек. Для Насти – они лицемерки. Для Алены – они способ не остаться в полном одиночестве, хотя она стремилась к нему и наслаждалась им.

Каникулы проходят, как обычно, а значит – по двум правилам:

1. Никаких разговоров о школе.

2. Ложиться спать после четырех утра.

Иногда Алена падала лицом в подушку и говорила что-то Насте про Травкина, про хор и прослушивание, а Настя сидела рядом и говорила что-то типа: «научимся основам, это не страшно», либо «хватит ныть».

И иногда Алена решительно отказывалась. Иногда она заваливалась вечером в квартиру Насти и с порога говорила: «Давай, буду петь». А потом опять лицо в подушке…

Двадцать девятого августа Алена и Настя не говорили о школе. Смотрели Glee1, кто в какой позе: сначала они обе лежали на спине, а ноутбук лежал на животе Насти. Потом у Алены. Потом шея начала отваливаться, и они легли на животы, но в такой позе шея начинает отваливаться быстрее. Через три с половиной часа ноутбук лежал на краю кровати, Настя – на боку подпирала голову рукой; Алена – на спине, закинув ноги на стенку и нарушая правило номер два, по которому засыпать раньше четырех – предательство.

Алена любила слушать Настю, о чем бы она ни говорила, поэтому не засыпала окончательно. До нее доносились отрывки ее рассуждений.

– Вот эту песню я обожаю.

– Пипец, ты посмотри на эту радужную рубашку.

– Ах, это песня. Я знаю ее наизусть.

– А эту так и не выучила, прикинь?

– Мы в хоре не поем такие песни.

Мы в хоре не поем такие песни.

Алена медленно захлопала ресницами, посмотрев в горящий экран и ничего не увидев, кроме своего позора через неделю. Внезапным молчанием она привлекла внимание Насти. Этот глубокий и двусмысленный взгляд заставит волноваться кого-угодно.

Руки ударяются об лицо, как две лепешки, приземлившиеся на пол.

– Твою мать, – приглушенно прозвучало со стороны Лариной, как будто она кашу не прожевала.

– Что? – спокойно спрашивает Настя, больше не крутя взглядом от экрана к Алене: теперь взгляд изучал только две руки в темноте. Сериал поставлен на паузу. В тишине – только тяжелое дыхание Алены.

Так сломались ее розовые очки, в которых она проходила все лето. У нее есть два дня, чтобы довести свое пение до совершенства.

La Bella Rosa

У вас бывает это дурацкое веселое настроение, когда ты радуешься даже школе? Вот и у меня – нет.

Она стояла и смотрела на образовавшийся муравейник уставшими глазами и с приспущенной челюстью. Как на какашку, которую ей предстоит съесть за деньги. Ее деньги в этом случае – начало учебного года без плохих оценок в журнале. Алена – неисправимый ботаник, а она каждый день пытается не быть такой зубрилой и постоянно, постоянно пытается не беспокоиться и не нервничать из-за каких-то уроков.

Но тут прослушивание. Как не понервничаешь. Если бы она стояла спокойная, где-то в глубине зала загрустил бы один Травкин. Жалко, что она не может его разочаровать. Она ведет себя именно так, как он хотел.

– Три минуты и все, – слышится веселый и ободряющий голос Насти сбоку. У Алены голова начинает сильнее болеть.

Если бы Настя сказала, что не волнуется – она бы соврала, но ее волнение Алене не поможет. Так бы они вместе молча стояли и ждали неизбежного. Уже достаточно депрессивно.

– Три минуты? – пищит Алена и морщится, закрывая и сжимая глаза.

– Ну, две с половиной, я не знаю, – отмахивается подруга, со скрещенными руками наблюдая за движением толпы. Ее прослушивание проходило в такой же обстановке, только Алены еще и в помине не было в этой гимназии.

Конечно, Настя Симонова в хоре с первого года. Так и делают нормальные люди: они умеют петь, они идут в хор; либо они умеют чуть-чуть петь, а в хоре их навык развивается. Во втором и третьем году пойти на прослушивание можно, но типа… Где ты был в первом году, идиот? А Алена вообще выпускница.

Про список важности Ларина не была уверена: по рассказам и по молчанию подруги, Настя даже не в списке. А иногда казалось, что Настя в десятке лучших. Травкин давал смутные, недостоверные факты.

Сейчас важно не это, а то, повесится ли Ларина сразу или выберет день почернее?