Н-да. Кристина снова пристально взглянула на молодого лектора. И все-таки она останется врачом. Ради этого вот парения. И ради Тети Эллен, улыбнувшейся тогда своей горькой улыбкой и с невероятным усилием положившей обе руки на Кристинину, – в тот первый раз, когда Кристина стояла у ее койки в приюте, облаченная в белый халат и с фонендоскопом на изготовку.
А молодой лектор, застенчиво потоптавшись возле кафедры, опустил экран и включил диапроектор.
Кристина выпрямилась, как провинившаяся школьница, стараясь казаться очень внимательной. Свет в аудитории выключили, и в темноте на экране появился первый диапозитив. Плацента. Сосуды заполнены метиленовым синим, и лекторская указка запорхала по ним, вслед за потоком артериальной крови.
– Этиология до сих пор представляется неясной. Однако существует теория, что происходит это по причине сосудистых нарушений на ранней стадии беременности, что ведет к тому, что более слабый из близнецов снабжается уже отработанной кровью через umbulica-lus[10]
… Но кровь из данного сосуда сперва попадает в нижнюю половину тела, отчего она – как мы сейчас увидим – развивается несколько лучше…Он снова нажал на кнопку. Следующая картинка вызвала в аудитории смутный шорох. Кристине показалось сначала, что она не может разобрать, что там изображено, она заморгала, поправила очки, а потом совершенно дилетантским жестом сунула палец в рот. Усилием воли вернув руку на колени, она перевернула листок блокнота с конспектом, словно приготовилась сделать важную запись, – но ничего не написала.
Изображение представляло собой маленькое тельце с пуповиной и тонкими недоразвитыми отростками вместо ножек. Новорожденный младенец без головы и без рук, крохотный розовый кусочек плоти. Совершенно очевидно это был человек. Но только половина человека. Сверху он был абсолютно ровный, ровный и мягко закругленный в том месте, где полагалось быть шее и голове.
Лектор молча стоял у проектора, и лишь когда картинка скользнула прочь, продолжил:
– Этот феномен именуется в литературе «The acardiac monster», бессердечный монстр, что вообще-то верно, в том смысле, что сердце тут действительно отсутствует, однако я этим термином предпочитаю не пользоваться, поскольку есть в нем некоторая – э-э-э – дешевая сенсационность…
Он опять нажал на кнопку, и появилась новая картинка, то же существо, но снятое под другим углом. Теперь можно было различить маленькую складку кожи между отростками, долженствовавшими быть ногами. Над складкой запорхала указка.
– Недоразвитый плод и здоровый близнец – всегда однополые. В большинстве случаев это девочки, но причины такого преобладания неизвестны. Смертность среди близнецов-насосов очень высокая, поскольку потребность в интенсивном кровоснабжении растет по мере увеличения сроков беременности. Для близнеца-насоса это может привести к большим осложнениям…
Много лет спустя, когда их собственные близнецы уже пошли в школу, однажды среди ночи до Кристины вдруг дошло, что она неправильно поняла Эрика. Повинуясь безотчетному порыву, она вытянула руку и дернула его за плечо, хотя его сон с первого дня их брака считался неприкосновенным.
– Эрик! – прошептала она во мраке спальни. – Эрик!
Он не сразу ответил, сперва забормотал, заворочался. Но Кристина продолжала трясти его:
– Слушай! Я только хочу спросить…
Он, открыв глаза, сонно повернулся к ней:
– Что такое?
– Помнишь ту лекцию, которую ты читал, когда мы познакомились? Про бессердечного монстра? Помнишь?
Он натянул на плечо одеяло и снова закрыл глаза.
– М-м-м… И что?
– Ты ведь говорил про близнеца-насоса, да? Но какого близнеца ты имел в виду? Здорового? Или того, другого?
Он скрыл раздражение за коротким смешком.
– Господи, Кристина, ну и вопрос среди ночи… Естественно, я имел в виду полноценный плод. Кажется, это из названия понятно – близнец, как насос, качает кровь в тело уродца…
– А-а, – говорит Кристина. – Понятно. Спасибо. Ну, спи…
Он взял ее руку в свою и чуть стиснул.
– А почему ты спросила?
– Да просто подумалось. Слово это вспомнилось. Я почему-то всегда считала, что близнец-насос – это тот, другой…
Даже в полусне он оставался неизменно внимателен и любезен.
– Это почему же?
Кристина высвободила руку и завернулась поглубже в одеяло, зажмуриваясь изо всех сил, чтобы прогнать от глаз ту картинку.
– Уф, – сказала она. – Мне просто казалось, он похож на насос… В смысле – по форме…
– Спи, – сказал он. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – отозвалась она.
Астрид раздражала их манера говорить друг с другом, все эти «спасибо» и «пожалуйста», «спокойной ночи» и «всего доброго». Когда она заявилась к ним без приглашения – в свой первый и последний визит, – то отношения своего скрывать не стала.
– Ладно выламываться-то, – сказала она на своем ломаном сконском. – Ишь пыжатся, как пузыри на ровном месте. Что, нельзя прямо сказать, чего нужно-то, – нет, надо языком рассусоливать? Уж после-то свадьбы, что, нельзя промеж собой по-людски разговаривать?