Апшеронская баллада

Вместе со мной искренне радовались дед и мама. Зато недовольно хмурилась бабушка:

— Хватит вам, совсем разбаловали девчонку. Посадили себе на голову. Построже с ней надо, а то потом наплачемся.

А какие бабушка делала кутабы! И с зеленью, и с мясом, и с тыквой, и с потрохами барана. Бабушка готовила их на садже — большом железном диске. Она их часто переворачивала и те, которые поджаривались, складывала в тарелку, а мама тут же смазывала их маслом, и они получались нежные, сочные. Кутабы с зеленью мы ели с мацони, а мясные — с сумахом. В сладкие тыквенные кутабы бабушка добавляла кислый гранат. Иногда мама варила кюрьзе — поджаривала молотое мясо, нарезала стаканом кругляшки теста, заворачивала туда фарш и, растянув маленькой змейкой, бросала в кипяток. Воду потом выливали, и мы ели кюрьзе, макая в мацони.

Чем больше я взрослела, тем чаще задумывалась, почему все в доме побаиваются бабушку? Все, кроме папы. Один раз даже спросила деда об этом. Он сначала хмурился, наверно, хотел промолчать… Но у деда такой характер — он что думает, то и говорит. Бабушка занята была, нас не слышала. Посмотрел на меня так долго-долго.

— Ты не должна так говорить, девочка. Уже большая, понимать должна… Бабушка у тебя хорошая. Душа у нее хорошая. И любит нас. Ты посмотри, сколько она для нас делает. А как она лапшу нарезает, заметила? Никто не может так лапшу нарезать, — он рассмеялся.

Что мне возразить? Это была правда.

Разговаривала я с дедом, а сама косилась на бабушку. Она так сердито постукивала острым ножом, что мне казалось, вот-вот вместо теста полоснет по пальцам. Но этого с ней никогда не случалось. Нарежет лапшу, присыплет мукой, перетрусит как следует и на подоконник — сушить.

А хингали! Когда бабушка готовила хингали — в доме был праздник! Бывало, заметит дедушка, что я верчусь вокруг стола, где бабушка возится с тестом, шепнет: — А ты смотри, приглядывайся к ее секретам. Учись. Хорошая невестка — богатство в доме.

И я смотрела. Смотрела и удивлялась, как точно рассекает бабушка ножом накатанное на скалку тесто. Рр-аз! И на две ровные половинки.

Тесто бабушка резала поперек на четыре-пять частей — получались квадратики, она сушила каждый в отдельности. Потом варила и сцеживала воду. Ели мы хингали с жареным мясным фаршем, приправляя кислым молоком. Все хвалили бабушку за вкусный обед, все говорили «спасибо», но хоть бы раз улыбнулась она в ответ. Наоборот, хмурилась, даже злилась, когда дедушка, вытирая усы, говорил, что ни в одном доме не ел такое хингали… Как будто злило ее, что дед радуется.

Бабушка вообще была странным человеком. Ей бы только перечить всем. Я всегда заранее знала, что любое мое пожелание, просьба вызовут в ней раздражение.

Однажды, возвращаясь с моря, я увидела, как мне навстречу выбежал из-под куста котенок. Лапки у него были черные, сам весь белый, как первый снег. Жалкий такой, худющий, выскочил на дорогу, а дальше куда не знает. Он так жалобно мяукал, прямо как плакал.

Я сделала несколько шагов — смотрю, он бежит за мной, продолжая попискивать, до самой нашей калитки.

— Пожалуйста, очень тебя прошу, разреши мне взять его к нам, попросила я деда. — Смотри, какой он маленький, пропадет. Пусть живет у нас. И красивый. Никогда не видела такого белого котенка.

Дедушка сначала одобрительно кивнул головой, а потом помрачнел и сказал мне сухо:

— Спроси у бабушки — если разрешит. Ты же знаешь ее характер.

Он так виновато вздохнул, что мне даже жалко стало старика.

Я пошла к бабушке. Услышав про котенка, она начала на меня кричать.

— Не смей эту мерзость в руки брать! — Огромные черные глаза ее обожгли меня злобой. — Нам только блох не хватало!

От возмущения и обиды мне хотелось кричать, сделать что-то злое. Такой чистенький, белоснежный, какие еще там блохи! Я прижала к себе дрожащий комочек и стояла не шевелясь. Наверно, что-то было в моем поведении непривычное, бунтарское.

— Что уставилась на меня? — закричала бабушка, стараясь сломить во мне даже попытку к сопротивлению. — Нельзя — значит, нельзя. Уходи отсюда!

Расстроенная отказом бабушки, я вернулась к деду.

Дедушка сразу догадался, чем кончились наши переговоры, впрочем, он и не сомневался в таком исходе. А я… Что я тогда знала о матриархате, по законам которого жил наш дом…

А котенка я все-таки припрятала за сараем и тайком подкармливала. Умный был котенок, ни разу не выдал меня, даже к двери дома не подходил. А когда подрос, окреп, сам ушел к взрослым кошкам.

Иногда мы с ним встречались в селении и как друзья бросались друг к другу.

Вечерами мы с дедушкой любили посидеть в тени за домом. Спадала жара, и птицы, прощаясь с солнцем, заливались трелью. Ласково шелестела трава, шумела листва на деревьях, попахивало дымком тендиров из соседних дворов, и нам было очень хорошо.