Аптекарь

Все это время Каспер не сводил глаз с Чугая, о котором до сих пор все слышали как об отчаянном смельчаке, он мог отбиться от десятка воинов, но здесь, на помосте, стоял совершенно беспомощный, пальцы у него дрожали, а на прокушенных губах алела кровь, из его растрепанных волос торчало сено, очевидно, то самое, на котором он предавался плотским утехам утром. Каспер вдруг почувствовал симпатию к приговоренному. Странным образом их объединяло теперь что-то общее – в один и тот же день они расстались с пьянящим запахом сена и еще более пьянящим запахом женщины.

Подмастерья силой заставили разбойника стать коленями на помост, голову его положили на пенек правой щекой, затылком к палачу. Однако разбойник повернул голову на другую сторону и вполглаза следил за палачом. Подмастерья отступили на несколько шагов. Палач поднял меч. Разбойник захлипал громко, закашлялся, давясь слюной, и попытался встать, но меч рассек воздух и с силой опустился на шею. Каспер с непривычки чуть не выпустил меч из рук – так мощно рванула ртуть к острию. Голова отскочила, громко ударилась о доски и откатилась, подмастерье хотел ногой ее придержать, но поскользнулся и грохнулся, измазав в крови плечи, второй подмастерье был более ловким и подхватил голову за волосы и показал толпе, которая одобрительно загудела. Глаза мертвой головы моргнули и закрылись, а губы отворились. Подмастерье, показав голову на все четыре стороны света, швырнул ее в корзину. На помосте между тем билось в судорогах обезглавленное тело, брызгая во все стороны кровью из разрубленной шеи, толпа даже должна была отступить немного назад, охая и вскрикивая, поскольку брызги летели перед самыми носами зевак. Когда же тело, наконец, замерло, тишина воцарилась такая, что слышно было, как кровь, стекая с помоста, капала в каменный желоб и тоненькой струйкой стекала, перемешиваясь с грязью и мусором. Тогда только люди начали расходиться, а их место заняли собаки, жадно лакая еще теплую кровь, скалили зубы и рычали.

Глава 9 Пыточная

Из записок Лукаша Гулевича

«Март – апрель 1647 года.

Итак, я взял на себя обязанность судебного медика, и темные погреба пыточных встретили меня холодом и влажностью, вызывая состояние угнетенности и сомнений относительно выбранной должности. Тюрем во Львове было семь, некоторые – со странным названием: «Верхняя», «Белая», «За Решеткой», «Веселая», «Гелязинка», «Аведичка» и «Доротка». Охраняли их довольно небрежно, так что бывали случаи, когда заключенные сбегали. Благородных преступников уполномочен был вылавливать бургграф, сидевший на Высоком Замке, также он охотился на разбойников, но только тогда, когда ему давали в распоряжение отряд драгун. Пойманного преступника он передавал войту, под чьим началом были двенадцать лавников. Часть из них составляла лавничий суд, который и определял наказание, но когда речь шла о шляхтиче, то не так просто было его осудить. За порядком в городе и в предместьях следил ратушный гутман, или ночной бургомистр. Он должен был ловить преступников, охранять городские ворота и наблюдать за заключенными. Гутман руководил городской стражей, или же цепаками, потому что у них были цепы на вооружении. Кроме лавников, городом правили двенадцать райцев, занимавшихся преимущественно политическими и административными вопросами. С райцами мне приходилось иметь дело редко, а вот с членами лавничего суда – постоянно, наибольший авторитет среди них был у Томаша Зилькевича, еще совсем молодого, и у Бартоломея Зиморовича.