Аптекарская роза

— Ни единой душе. — Она взглянула на свои руки, затем снова подняла глаза на Вульфстана. — Разве это будет такой уж грех? Я, со своей стороны, не позволю Николасу готовить лекарства до тех пор, пока мы с вами оба не решим, что он полностью восстановил рассудок. Я также не сомневаюсь, что впредь вы никогда больше не станете давать больным лекарства, предварительно их не проверив.

Она смотрела на Вульфстана своими ясными глазами. Теперь уже сухими. Взгляд ее был спокоен и разумен.

Эти глаза помогли Вульфстану воспрянуть духом.

— Так далеко я не загадывал. Но, конечно же, ты права насчет последствий. Для всех нас троих. — Он допил эль до конца.

— Значит, это будет нашей тайной?

Да поможет ему Бог, но Вульфстан не желал принести в этот дом еще большую печаль. И свой лазарет он тоже не хотел терять. Старик кивнул.

— Да, пусть это будет нашей тайной.

Люси сжала его руку.

— Но когда Николас поправится… — начал Вульфстан.

— Я глаз с него не спущу. — Люси отпустила его руку и наклонилась, чтобы подобрать с полу сверток. — По закону мне следует это сжечь.

Вульфстан кивнул.

— Правильно сделаешь. Я бы и сам так поступил, но…

Люси покачала головой.

— Нет, это моя обязанность. — Она наклонилась и чмокнула старика в щеку. — Благодарю вас, брат Вульфстан. Вы наше спасение.

Монаху не хотелось верить, что в словах этой милой женщины могло таиться какое-то зло. Господь показал ему дорогу.

* * *

Когда Вульфстан ушел, Люси принялась метаться от стены к стене, обхватив себя руками. Взгляд ее остановился на кувшине с элем. Несколько глотков могли бы ее подкрепить. Но день еще только начинался. Должны прийти покупатели. Нужно вести себя разумно. Теперь все зависело только от нее.

1 ОДНОГЛАЗЫЙ ШПИОН

Мастер Роглио с превеликим старанием складывал свои астрологические таблицы и убирал инструменты, с помощью которых только что осмотрел глаз. Оуэн заметил, как подрагивают руки доктора, как напряжены его плечи, словно он набрал в легкие воздух и не хочет выдыхать, как он избегает смотреть на него. Мастер Роглио явно чего-то боялся. Оуэн бросил взгляд на герцога Ланкастера, который, нахохлившись, сидел в углу. Совсем уже старик, он до сих пор слыл вторым человеком в стране после короля Эдуарда. Сердить его не решился бы никто.

Разумнее было бы отложить расспросы, но Оуэн дожидался этой минуты три месяца, и терпение его иссякло.

— Плоть зажила, а глаз по-прежнему не видит. Никаких изменений, да, доктор?

Роглио скользнул взглядом по герцогу, который заинтересованно подался вперед. Лекарь красноречиво пожал плечами.

— Господь все еще может сотворить чудо.

— Зато ты не можешь, — прорычал Ланкастер.

Роглио встретился с его суровым взглядом.

— Не могу, милорд.

Ему удалось выдержать взгляд, не моргнув.

* * *

Плоть зажила, но глаз остался слепым. Один глаз. Бог создал человека с двумя глазами не просто так, а с какой-то целью. И лишил Оуэна одного из них тоже, наверное, с какой-то целью.

Два глаза Оуэну были в самый раз. Лучший стрелок из лука на службе у Ланкастера, он обучал других и в результате дослужился до капитана. Великое достижение для простого валлийца. Ни один зверь не уходил от его стрелы. Ни один человек. Но он взял себе за правило убивать только для пропитания или по приказу своего сеньора. И все во славу Господа.

Христианское милосердие лишило Оуэна всего этого. Менестрель со своей подружкой. Бретонцы. Еще более свободолюбивые, чем валлийцы, как тогда подумал Оуэн. У них не было причин шпионить в пользу французов. Девица, не стесняясь, флиртовала со всеми подряд. Солдаты решили, что хорошо с ней позабавятся. Но менестрель был обречен. Никто не находил его пение забавным. Только Оуэн понимал бретонские песни, да и то с трудом. Язык, на котором пел этот человек, был какой-то варварской смесью корнуэльского с французским. Солдаты теряли терпение. У них чесались руки добить бродячего горлодера — вот это была бы забава. Оуэн вступился за него. И освободил.

Спустя две ночи менестрель проник в лагерь и перерезал глотки самым ценным пленникам, за которых французская знать отвалила бы немалый куш. Оуэн, разъяренный, поймал его и попытался вразумить: «Неблагодарный ублюдок. К тебе же проявили милосердие». Подружка бретонца незаметно подкралась сзади. Оуэн успел обернуться, и удар, нацеленный в шею, пришелся в левый глаз. Взревев, капитан стрелков всадил меч ей в брюхо, вынул его, а потом, повернувшись, не увидел бродягу, оказавшегося слева, так что тот полоснул ножом ему по плечу. Собрав остатки сил, чтобы удержать тяжелый меч одной рукой, Оуэн прорубил плечо бродяги до самой шеи. Убедившись, что бретонец со своей подругой лежат в лужах собственной крови, Оуэн повалился на землю, не в силах больше выносить адскую боль. Это был его последний воинский подвиг.

А что теперь?