Арабская поэзия средних веков

Кричат куропатки в песчаной долине,
Гнездо красоты в той долине отныне.

Отныне пасутся на плоской равнине

Газели и страусы в сердце пустыни.

Друзья, постоимте у этих развалин —

Ушедший уклад позабыт и развален,

И юноша пылкий оставлен любимой,

Оплачемте юношу — прежде любимый,

Он стал одиноким, угрюмым, недужным,

Ненужным себе и Аллаху ненужным.

Она снарядила верблюдов средь ночи,

А он проглядел, или не было мочи

На это глядеть, или, может быть, разум

Оставил его и ушел с нею разом.

О мысли мои! Вы, отчаясь в разлуке,

Помчались за ней… но пусты мои руки!

Любой из ветров предо мною в ответе —

Восточный, и южный, и северный ветер;

Скажите мне, ветры, отдельно иль вместе,

Про горе мое вы не слышали вести?

И ветер восточный мне тотчас поведал

О том, что в лугах у травинок разведал:

«Коль страсть захватила и сердце и разум

Себя излечи о любимой рассказом!»

А после добавил: «Эй, северный ветер,

А нет ли получше отвады на свете?

Иль, может быть, южному ветру известно

Что сердцу недужному делать уместно?»

И северный ветер ответил: «Решенье

Поддержит и южный мой брат. Утешенье

Есть в том, что мученья любви — добродетель.

Мученье любви — наслажденья свидетель.

Зачем же, впивая столь дивную сладость,

Ты болен, и день твой тебе же не в радость?

Уж коли сумел обещанья добиться —

Не молнию зришь, а всего лишь зарницу!»

Как молнией тучи прошиты в ненастье,

Расшиты узором любимой запястья.

Но ветер в ней вызвал внезапные слезы,

И вспыхнули щеки пунцовее розы.

Цветут эти розы под дождиком дивным,

Нарцисс ее глаз проливается ливнем.

Сорвать не пытайся, цветка не ищи ты —

Накинутся змеи волос для защиты.

Она улыбнулась, и — солнце в подарок!

О боже, как жемчуг зубов этих жарок!

А пышные черные косы распустит —

И ночь над землею потемки опустит.

Слюна ее слаще пчелиного меда,

Божественней сласти не знает природа.

А стан ее гибкий — гибчайшая ива,

Клинки ее взглядов блестят горделиво.

О, сколько людей поклоняются рабски

Тебе, восхитительный меч мой арабский!

А я ведь араб, и не мне ли блистали

Клинки аравийской сияющей стали?

Любви не избуду, куда ни прибуду,—

На юг ли, на север, — где буду, там буду!

«Любовь я настигну!» — твердил я вначале.

А мне отвечали: «Настигнешь? Едва ли!»

Но я упирался: «Близки наши встречи!»

А мне говорили: «Пусты эти речи!»

Но стоило сняться им в Неджд иль в Тихаму,

И я по пустыне искал их упрямо.

А сердце рвалось, хоть усталые ноги

Искали пути на пути без дороги.

А сердце вело Искандером Двурогим

По западным и по восточным дорогам.

Молил я о встрече смиренно и слезно,

Разлуку пророчил надменно и грозно.

О, житель Багдада! Луна торопилась!

У вас восходила — у нас закатилась!

О горе мне, горе! Погибну я вскоре!

Я вслед ей взываю: «О господи, горе!»

О горлица, смолкни — потеряны разом

И сон, и покой, и надежды, и разум!