Арабская стенка

— Может и так, но за инициативу, Боренька, у нас не платят, и к чему мне потеть лишнее? Прикажут — сделаю, не прикажут — еще лучше: делать не надо. Усек?

— Усек. Оно ведь как на вещи смотреть… Вы обязаны инициативу проявлять. И за инициативу, в том числе вам, деньги-то платят, это само собой разумеется.

— Мне платят за исполнение служебных обязанностей, а думают за меня другие, у кого головы посветлей и оклады повыше.

— А где же совесть? Значит, у вас совести нет?

— Катись-ко ты, парень, куда подальше! И книжки моей тебе не видать теперь, накось выкуси, — Бублик показал Силкину кукиш, совсем как в детстве, когда у него просил отначить половинку бутерброда с колбасой и маслом сын дворничихи Петька Маклаков, мокрогубый дохляк. Мать его пила запоем, и в доме было небогато жратвы. — Не получишь ты книжку!

— Хрен с ней, — ответил Боря совсем равнодушно и даже зевнул, прикрывая рот ладошкой. — Скучно с вами, Аким Никифорович.

— Зачем тогда ходишь сюда?

— Из любопытства.

— Какое еще любопытство? Зоопарк тебе здесь, что ли?

— Нечто вроде зоопарка.

— Дурак!

— Всего хорошего, Аким Никифорович, — Боря хохотнул и, качая головой с упреком, покинул кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Бублик осерчал не на шутку, поворошил, чтобы успокоиться, бумаги на столе, потом стал смотреть в окно. Трестовский двор был еще темен и пуст. Вдоль мостовой важно прогуливались голуби. Асфальт просыхал, высветливался, местами слегка задымленный парком. Ничего интересного в трестовском дворе не наблюдалось, и Аким Никифорович подался по кабинетам развеяться с видом деловой отрешенности. В кабинетах обсуждался в подробностях приезд чрезвычайной комиссии, по коридорам рысью бегали чиновники с канцелярскими папками наперевес, сновали красногубые секретарши. Повсюду стоял тревожный гул, хотя при ближайшем рассмотрении тревожиться было особенно не о чем: план квартала был выполнен, капитальные вложения освоены и так далее. К начальнику снабжения Бублик не заглянул намеренно: чего доброго, начальник, подвернись ему под горячую руку, мигом спроворит командировку в Омск за битумом и смазочными материалами, а в данный момент покидать город никак нельзя — ведь еще не куплена и не привезена домой арабская стенка. Мимо двери своего непосредственного шефа Бублик проскользнул чуть ли не на цыпочках, и у него даже слегка вспотела спина. В следующие минуты Аким Никифорович вдруг развил буйную деятельность, потому что его осенила одна важная мысль. Он без жалости бил себя ладошкой по лбу, восклицая со стоном: «И как это я раньше не додумался, дундук темный!» Только что ему в голову пришло соображение такого порядка: а почему бы не порадовать рыжего заместителя Зорина? Почему не пойти к нему тотчас же, вручить книжку «Женская сексопатология», которой так домогался Боря Силкин, и заодно прямо спросить, кому платить за арабскую стенку и откудова ее везти? Совсем ведь просто! Аким Никифорович представил свою квартиру с новой мебелью, пахнувшую грецким орехом, и сердце его томно покатилось вниз. Правда, жена Шурочка велела ждать развития событий и не высовываться, но как это говорят: «Жену слушай, но делай все наоборот». И правильно говорят!

Аким Никифорович взял свой чемоданчик «дипломат», открыл сейф и достал книжку, коротко поразмыслив, скидал в чемоданчик несколько скоросшивателей — для солидности и пущей важности, для того, чтобы Зорин усвоил, что имеет дело с человеком исключительной деловитости. Однако не ведал наш герой, пускаясь на штурм твердыни, какое впереди его подкарауливает разочарование. Ему бы свернуть в кафе «Колосок», куда с утра забросили свежее пиво (соблазн такой был), но он попер прямым ходом в горисполком. Ему бы погодить денек-другой, пока заместитель председателя избавится от мучительных переживаний, связанных с московской командировкой, а он жены своей Шурочки не послушался и песню испортил, недотепа!