Арабская весна

Он перебежал ближе к брошенной цистерне. Спрятался за машиной. Перебежал еще раз, прижался уже к боку цистерны. Замер, затаил дыхание, прислушался – ничего. Прикладом автомата изо всех сил стукнул по гладкому, изогнутому боку цистерны – та отозвалась глухим звуком. Полная! Даже если наполовину…

Так… осторожнее…

Он искал любые следы. Провод, следы компания на обочине, нарушенный асфальт, не дай Аллах антенна, еще что-то в этом роде. Леска… соседние машины…

Ничего.

Перед кабиной он затаил дыхание. Самое опасное…

Автомат в одной руке – легкий, легче АКМСа. Второй рукой осторожно … ручка… теперь на себя. При малейшем сопротивлении, показывающем наличие растяжки – полковник готов был броситься прочь – хотя так не спасешься, рванет – метров на тридцать вокруг все сожжет.

Но нет. Ничего не было.

Обычная кабина большого, относительного нового шоссейного автомобиля. Запах крепких сигарет, пота, каких-то благовоний. На зеркале – типично местная висюлька, небольшая квадратная дощечка, на ней – рука с поднятым указательным пальцем, обвитым колючей проволокой, арабская вязь букв – шахада. Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед Пророк Его. Такое вешали сейчас себе все… полковник отчетливо понимал, что далеко не все при этом верили Аллаха. Просто приходилось выживать… мимикрировать.

Чисто.

Он спустился вниз, закрыл дверь. Вышел на обочину дороги, прошелся по ней, мрачно посмотрел на зеленку.

Тоже ничего…

Городские здания – стояли на горизонте низким частоколом, пробиваясь через зелень апельсиновых и финиковых рощ. Город ждал их – и не факт что с добром. Дорога как вымерла… знают, гады…

Полковник включил рацию.

– Здесь чисто. Начинайте заправку, только осторожно…

* * *

Все случилось быстро и страшно. Танки остановились у цистерны – два на заправке, еще два – на ожидании. У них были американские системы подавления радиосигналов, закупленные совсем недавно – они глушили радиоуправление фугасов и не давали подрывать их. Два танка уже заправились и ушли вперед. Лев – первый должен был заправиться последним…

Сначала танкисты вели себя настороженно – но потом на свою беду расслабились. Первые два танка заправились… ничего не произошло, чего еще бояться. И потеряли бдительность. А ведь правильно говорят: бдительность должна проявляться двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Иначе – конец.

Никто так и не увидел, откуда взялся этот мальчишка. Маленький, восьми-десяти лет, низкорослый… он был таким маленьким, что его вполне могли скрыть брошенные на дороге машины. Вряд ли он выскочил из зеленки, за ней наблюдали. Скорее всего, он прятался под одной из машин. А сейчас – он бежал к танкам, к цистерне, таща с собой большой, почти непосильный для него рюкзак. Босоногий, он бежал по раскаленному асфальту, но не чувствовал боли. Его лицо было сосредоточенным и решительным, как и у всякого взрослого человека, делающего нужную и важную работу. Его старший брат сказал ему, что он сделает важное и нужное дело для всего народа, для всей уммы – и он готов был его сделать. Он совсем не боялся смерти – как и все дети, он не знал, что такое смерть…

– Слева! – крикнул один из танкистов, поздно заметивший опасность.

Никто не успел выстрелить – многие просто не были готовы стрелять в ребенка, даже представлявшего явную опасность. Полковник Тури был готов. Но его – здесь не было, он был там, дальше на шоссе.

Абал, один из механиков – водителей бросил шланг и попытался схватить пацана. Но не успел – пацан увернулся и подбежал к цистерне.

Со зловещим «вумп!» полыхнуло пламя…

* * *

Полковник Тури решил немного поесть – заправляться придется последним, потом руки будут пахнуть горючкой и одежда тоже и есть будет не очень приятно. Он попытался вспомнить, когда он последний раз нормально ел – и не смог…

У него еще оставалось немного мяса. Жесткого, как подметка сушеного мяса, которое тем не менее отлично утоляла голод. Сильно соленое… нормальный человек его есть не мог, но оно восполняло и дефицит соли в организме, выходящей с потом – в танке бывает под пятьдесят градусов, если не гонять кондиционер, а кондиционер приводит к повышенному расходу топлива, так что…

Еще у него была шоколадка. Настоящая, американская, давно растаявшая – как кусочек той, потерянной жизни. Сидя на башне, он слизал вязкую массу с фольги, скатал фольгу в комок и бросил на дорогу. Непонятно когда еще удастся попробовать такое лакомство. Непонятно, когда удастся принести такую вот шоколадку детям. Господи… местные аллахакбары дошли до того, что запретили американский шоколад…

Он отрезал ножом кусочек мяса, положил в рот. Потекла слюна… вкус был просто мерзкий, аж язык жгло. Ну…

Он не видел ни пацана, ни взрыва. Просто в какой-то момент… он понял, что лежит на земле, кругом пыль, гарь и ничего не видно. И болит голова…

Рядом – вгрызались в расплавленный асфальт траки его Абрамса.

Держась за броню, полковник поднялся на ноги. Автомата у него не было… он стоял рядом, прислоненный к башне – и теперь его не было.