Арабские поэты и народная поэзия

Птица ночей (караван, 6)

Ах! Ты друга (алиф, 2) зовешь своего,

А сердце (фу‘ад, 3) твое в смятенье (хайран, 3)!
Когда запоешь: «Любимый, где ты?»
Милый призрак (тайф, 2) предстанет пред ним,
Дрогнет сердце его
И страсти (шаук, 1) твоей ответит.
Смятенная птица ночей (караван хайран, 3)
Парит при свете луны (нур ал-камар, 6),
И песня ее в просторах полей
То падает, то взмывает.
Дремлет мир (каун, 6).
Чуткие птицы (туйур, 6) спят на ветвях.
Но вот одна крикнет: «Любимый, где ты?»
И стоном (наух, 3) страсти (шаук, 1) эхо вздохнет.
Сердце (калб, 3) друга проснется, поверь,
И страсти (шаук, 1) твоей ответит.

[200, с. 296]

Для жанра газал в арабской поэзии с ее древнейших периодов характерны чувствительность, сентиментальность, сосредоточение внимания на страданиях героя. Наивысшего художественного воплощения любовная лирика у арабов достигла в сказании о Меджнуне и Лейле. Некоторые мотивы поэзии Ахмеда Рами перекликаются с мотивами стихов Меджнуна. Например, одна из постоянных ситуаций лирики Рами — герой находится рядом с любимой, но страдает из-за страха перед разлукой, или в мечтах он ощущает любимую рядом, но в действительности она далеко: «Ох, ты — рядом, и ты — далеко» (джанб-ба‘ид) [200, с. 320]; «Между разлукой (бу‘д, 3) с тобой и тоской (шаук, 1) по тебе, между свиданием (курб, 1) с тобой и страхом (хауф, 3) за тебя мой проводник в смятенье (далил-и, 5) ихтар, 3), — как и я» [200, с. 327]; «Разлука (би‘ад, 3) с тобой мешает думать мне, а близость (курб, 1) с тобой повергает меня в море дум» [200, с. 96]. Подобную тему встречаем мы и в стихах поэта Меджнуна: «Клянусь Аллахом, нет для меня покоя и в близости (курб, 1) с тобой, и долгая разлука (бу‘д, 3) не принесла забвенья, и я — нетерпелив» [196, т. 2, с. 41, 73]. Другой частой темой лирики Рами является ситуация, когда влюбленный так страдает, что над ним сжалились даже соперники и завистники: «И пожалел меня тот, кто рад был моему горю, он после порицания сжалился надо мной» [200, с. 326]. Такие же мотивы находим мы и в поэзии Меджнуна: «Мне помогает тот, кто хотел моего устраненья» [196, т. 2, с. 39]; «Нет ни друга, ни врага, который, увидев, как я исхудал из-за тебя, не пожалел бы меня [196, т. 2, с. 69].

Б. Я. Шидфар отмечает: «Как нам кажется, возникновение жанра газал непосредственно связано с развитием эпоса… На эту мысль наводит наличие в газале очень древнего эпического персонажа «вредителя», наличествующего в волшебных сказках разных народов. Этот персонаж в образе «хулителя», «соглядатая», «клеветника» (или «клеветников») встречается почти во всех стихах этого жанра» [158, с. 219]. Присутствуют эти персонажи и в стихах Рами: ‘азул «хулитель» [200, с. 284], ракиб «соглядатай» [200, с. 246]. В египетской поэзии эти слова модифицировали свое течение и употребляются для выражения понятия «соперник в любви».

Народные песни и стихи в традициях жанра газал издавна так популярны у арабов, что в подражание им писали даже представители египетского неоклассицизма, например Исмаил Сабри: «Помилуй ты, красавица (сеййид ал-милах, 2), влюбленного (муграм, 3), которого измучила (дана, 3) разлука (би‘ад, 3), ведь слезы (дам‘,3) по щекам его текут из-за жара сердечного огня (харр нур ал-фу‘ад, 3)» [227, с. 41-42]. Следование этой традиции нельзя считать отрицательным явлением. Подобное положение характерно и для других литератур, не только для арабской. «Вне традиции не бывает искусства, — отмечала писательница Л. Я. Гинзбург, — но нет другого вида словесного искусства, в котором традиция была бы столь мощной, упорной, трудно преодолимой, как в лирике» [39, с. 8].