Арабские скакуны

- Благодарю, спасибо, - сказал я, но Катька все слышала и, ткнув меня локтем, махнула контрактнику:

- Неси!

Мне стало неловко за нее. Наместник всё-таки, должна быть скромнее. Я отломил кусочек хлеба, положил в рот, закрыл глаза. Я собирался опуститься в сон. Я чувствовал себя очень уставшим. Моя прежняя жизнь не предполагала таких перегрузок. Я чувствовал, что еще чуть-чуть - и я не выдержу. Сорвусь.

Контрактник принес водку в початой бутылке, два стакана, свинтил крышечку, налил. Катька вновь ткнула меня локтем, крикнула, мол, что спишь, что притворяешься, выпей, потом спи, но сон тянул меня вниз, хватал за затылок, опускал на поверхность облака. Катька громко крякнула, захрустела огурцом, зачавкала колбасой. Потом икнула. Я лег на облако и потянулся. Подо мной шла обыкновенная жизнь, надо мной горели звезды. И я крепко, очень крепко заснул.

Мне снилось полное цветов поле, по которому медленно, цепью шли все мои знакомые и приятели, друзья и родственники, причем крайние постепенно замыкали цепь, а я пятился от них, понимая, что когда цепь замкнется, мне придется туго. В наступавшей на меня цепи был один мне совершенно незнакомый человек, молодой, высокий, шедший легко, сшибавший головки цветков, смотревший на меня с улыбкой, ободряюще: мол, не бойся, тебе все равно никуда не деться, тебя все равно скоро кончат, так прими должное спокойно, без трепыхания, не порти себе напоследок кровь - и это был мой сын, мой мальчик, мой дорогой.

Он настиг меня и взял за локоть, зашептал в ухо, почти касаясь его губами, обдавая жарким дыханием, зашептал что-то, успокаивая меня, словами подкрепляя свою недавнюю улыбку, но лицо его не улыбалось, оно было напряжено и сурово, исполнено тяжелой ответственности, а все шедшие в цепи тем временем замыкали круг, а когда левые наконец встретились с правыми, то мой мальчик толкнул меня на землю, я упал и увидел над собой лица обступивших меня людей, много лиц, безжалостных и внимательных, одинаковых лиц. Когда они успели приобрести общие черты? Впрочем - это дело нехитрое.

"За что?" - хотел спросить я, но вопрос так и остался незаданным, потому что меня разбудила трель телефона, я ускользнул от обступивших, вернулся на борт самолета, открыл глаза.

Катька толкала меня в бок, совала под нос мой же, выпавший из кармана куртки телефон.

- В самолете нельзя пользоваться мобильными телефонами! - орала Катька, которая уже высадила всю водку, срубала всю колбасу и теперь плевалась в меня ошметками яичного желтка и хлебными крошками. - Может случиться катастрофа, самолет может сбиться с курса, может улететь не туда!

Я вырвал у нее телефон. Это звонил Ващинский.

- Меня не допустили к телу! - с места в карьер начал Ващинский: ни тебе "Здраствуй!", ни тебе "Как дела?" - От меня затребовали документы, подтверждающие отцовство. Я сказал, что никакие документы не понадобятся, если внимательно всмотреться в лицо моего сына и в мое, если непредвзято сравнить наши лица, но они все тут очень предвзяты. Все такие тут напряженные, просто ужас, все друг на друга кричат, ругаются. Возмутительно! Начальник милиции бьет кулаком по столу. Прокурор вызвал секретаря, и меня просто вынесли из кабинета. Ты понимаешь? Секретарь вошел в кабинет своего начальника с тремя молодыми людьми, которые подняли меня на руки, как покойника, ногами вперед пронесли по коридору и положили на крыльце прокуратуры. Кстати, прямо напротив прокуратуры стоит папин монумент. А я и не знал, что его работа есть в Кокшайске, не знал... О чем это я? Ах, да-да-да, мы не были с Машей женаты, но...

- А что ты делаешь сейчас? - спросил я: словесный поток Ващинского шел поверх какого-то дребезжащего фона, словно капли дождя лупили по железной крыше.

- Один из молодых людей, выносивших меня из прокуратуры, наполняет ванну. Мне надо отдохнуть, освежиться. Ты тоже звони мне, хорошо? Держи меня в курсе. Я живу в отеле "Заводской", но не во втором корпусе, а в первом, который над рекой, рядом с бывшим райкомом, ты скажешь телефонистке, она соединит. Номер "люкс". Тут один такой номер...

Молодой человек, по-видимому, наполнил-таки ванну и Ващинский отключился.

- Выруби телефон! - крикнула Катька. - Не испытывай судьбу!

Я уже собрался нажать на соответствующую кнопочку, но судьба меня опередила и телефон зазвонил вновь: это Кушнир светски-ёрническим тоном интересовался, когда я выйду на работу, когда я наконец-то займусь пиаром их фирмы, когда плоды моих трудов позволят им вздохнуть свободней и шире. Мне пришлось ответить, что некоторое нездоровье, некоторое лихорадочное состояние не позволяет мне приехать немедленно, но я обязательно буду у них, буду работать, работать напряженно и плоды моих трудов... - я бы продолжал в том же духе еще долго, но Кушнир прервал меня, жестко и сурово спросил, что со мной случилось и почему это я несу околесицу?