Арабские скакуны

- Так нормально...

- Ну, я начинаю...

В кабине пахло краской, пластиком, бензином, приборная доска была накрыта большой мягкой тряпкой, на соседнем сиденье лежала офицерская фуражка с очень высокой, изогнутой тульей. Я взял фуражку за маленький блестящий козырек, водрузил на голову, посмотрел в круглое зеркальце заднего вида, в котором были видны или двуглавый орел, или блестящие из-под козырька мои глаза. Тогда я опустил стекло в дверце, повернул к себе боковое продолговатое зеркало и убедился, что форма мне к лицу: отражение было мужественным, воинственным.

- Вы слушаете? - спросил снизу контрактник.

- Давай-давай! - поторопил я.

- Родился я... Впрочем - не важно! Тут вот какое дело. Об этом не знает никто. Мы перевозили тела на опознание. На вертушке. Трупов двенадцать, не меньше, чехи, боевики, среди них - пара арабов, смуглые такие, бороды черные-черные... Ну, летуны в кабине, я с трупами, сопровождаю. Летим...

- Короче! - я снял фуражку, положил ее на место: жесткое кольцо из кожзаменителя оставило на голове четкий рубец. - Пожалуйста, короче!

- Да-да-да! И тут один из чехов как сядет! Как сядет, да! Будто в нем пружина сработала! Ну, молодой такой парень, лицо бледное, глаза закатываются, губы в пене, словно продышаться хочет и не может, никак не может. И потом на меня как посмотрит, как глаза у него загорятся, как рот он откроет, а оттуда комок кровяной и по груди у него растекся. И вот он словно этого ждал, того, что комок выскочит, потому что сразу встал, глаза его на мне сфокусировались, и он ко мне как пойдет, и руки как ко мне протянет...

- Оборотень? - от рассказа контрактника веяло такой жутью, что я был готов услышать и утвердительный ответ. - Вампир?

- Какое там! Просто - раненый. Тяжелораненый. Про него подумали мертвый, кинули на борт и давай грузить дальше. А он... Он оклемался и... Ну, так вот... Вы слушаете?

- Да, - сказал я. - Слушаю...

- И в глазах у него такая боль, страдание такое, что я даже не знал что и поделать, начал от него пятиться, споткнулся о труп, упал, вскочил, ввалился к летунам, ору, ору, мол, ребята, сейчас он нас задушит, задушит всех! А эти двое мне кричат, чтобы я сам разбирался, они не по этой части, они летчики, а не... Ну, одним словом, я откатил дверцу и...

Контрактник замолчал.

- Что "и"? - спросил я.

- Убил я его, выбросил из вертолёта. Над полем каким-то летели, я его с ног сбил, а потом и выбросил. Чтобы... Ну, чтобы не было проблем никаких. Так проще получалось... Объясняй потом, почему не дострелили на земле. А так труп он и есть труп. А прилетели, так я сказал, что те, кто грузил, ошиблись. Считали трупы и ошиблись. И летуны молчали, ничего не сказали... Вот...

- И что я должен сделать? - выдержав небольшую паузу, спросил я. - Что ты от меня хочешь? В чем ты виноват-то?

- Но я ж убил! Убил безоружного, раненого человека. Разве непонятно?

- А как ты мог поступить? Что ты мог сделать?

- Я мог его усадить, перевязать, зафиксировать, многое мог сделать. Мог оказать первую помощь, у меня шприцы были с омнопоном, одноразовые, мог вколоть ему, ему бы было не больно. Понимаете?

- Понимаю, - сказал я. - Не больно умирать?

- Да нет же! Я мог его спасти! Спасти, понимаете?

- Да, мог... - мне следовало назначить контрактнику какое-то взыскание. Какое?

- Вы только скажите - что мне делать? Как мне дальше жить?

Что ему делать? Как ему жить?

- Выпусти меня отсюда! - сказал я, открыл дверцу грузовика и чуть не сбил ею контрактника с ног: он испуганно вскочил, встал по стойке смирно.

- Приехать в Кокшайск, найти убийц моего сына, покарать! Понял? рявкнул я ему в лицо. - Покарать сурово! Понял?

- Понял, - он облегченно вздохнул. - Понял! - и, плюхнувшись на колени, начал ловить мою руку.

Я его отпихнул, пролез под тросами, пошел в кабину пилотов.

Там было царство маленьких лампочек, приборов со стрелками, датчиков, тумблеров, рычажков, кнопок. Кто-то, положив на сильные руки кудлатую голову, спал, кто-то крутил ручки рации и, закатывая глаза, радовался каким-то позывным, двое суровых летчиков смотрели на большой дисплей, по которому, на фоне карты, через реки и леса, ползла букашка, самый большой в мире транспортный самолет с самым ценным в мире грузом, самым опасным государственным преступником и раскаявшимся убийцей на борту. Подполковник Тарасов и второй пилот располагались дальше, в глубоких, с высокими спинками креслах, из-за спинок были видны только их головы, лысеющая у подполковника, немытая - у второго пилота.

Я протиснулся к креслу подполковника и дотронулся до его плеча. Подполковник Тарасов вздрогнул и сорвал с головы наушники.

- А, это вы... - вздохнул он облегченно. - А я думал... Да! подполковник попытался встать из кресла, но я надавил на его плечо, заставил остаться на месте.

- Мне не надо в Славск, - сказал я. - Мне в Славске делать нечего...

- Но мы не можем сесть в Кокшайске! Кокшайск нас не примет, мы им поломаем полосу, да и короткая она у них...

- А говорил, что можешь летать куда хочешь и когда хочешь, - сказал я. - Я тебе даже поверил.