Арабские скакуны

— Она сказала ему: отвали! «Фак» в данном случае совсем не тот «фак», что в русском языке — продолжил переводить и теперь уже комментировать канадец. — Так иногда ругается моя дочь…

— Я разбираюсь в факах, — сказал я. — На это моего знания хватает…

А на лице Тима ничего не отразилось. Он лишь погладил слепую по предплечью. Смирение и покорность. Бутылка пива в субботу и то много. А слепая шипела и шипела.

— Она спрашивает, почему нас двое, ведь Ма говорила, что будет только Па. И, если нас все-таки двое, а вы — это Па, то кто такой я? — канадец достал кисет, свежую трубку, горячую спрятал в кожаный чехол, из кисета вытащил щепоть темного табаку и с наслаждением понюхал. — Она говорит, что я, наверное, ваш слуга. Тот, кто омывает ваши ноги и утром выносит судно. Я — ваш бой.

— Так и говорит? — мысль о том, чтобы у меня в услужении канадский миллионер советского происхождения, на родине делавший деньги на финансовых пирамидах, в стране кленового листа — на продаже мифических инвестиционных продуктов, была столь заманчива, что я улыбнулся.

— Так и говорит, — канадец заметил мою улыбку, поднял брови, начал набивать трубку. — А еще просит извинить за то, что говорит сама, без вашего на то разрешения. А вы можете разрешить, а можете и запретить. Она же обязана отвечать на все ваши вопросы и выполнять все ваши распоряжения. Любые. И обкакавшийся Тим, разумеется, тоже. И звонящая Алла тоже. Вы, оказывается, очень важная персона. Как сейчас принято говорить в России? Крутой? Вы — крутой? Я, простите, не знал, да-а?

Тут я обратил внимание, что Тим еще ни разу не посмотрел мне в глаза. Будто я пахан, глава клана, раджа, великий хан. Я хотел было сказать Тиму, чтобы он расслабился, чтобы чувствовал себя нормально, что ни Ма, ни Па ничего ему плохого не сделают, да и слепой я хотел сказать что-то ободряющее, но тут возле нас затормозила яркая оранжево-красная комета с зеленым хвостом, третья, последняя из присланных Машкой особей, плотная бабенка в красной дутой куртке, оранжевых клешеных штанцах, с зеленым шарфом вокруг шеи. Загорелая. Глазастая и ротастая, с раздувающимися ноздрями. Огонь. Ураган. Ее, судя по всему, звали Аллой.

— Здравствуйте! — сказала она — конечно же! — на чистейшем русском. Вас нашла Дженни? Я знала, я знала, она найдет! Ма нам сказала, чтобы мы не беспокоились — ведь с нами летит Дженни, с Дженни мы никогда не пропадем, Дженни всегда всё видит, то есть — всё чувствует. А тут еще у Тима расстроился желудок. Я, лишь только увидела, как Дженни взяла след, пошла звонить Ма, что все в порядке. Вы ведь Па? О, это Па! Па! Благословите меня, Па! — и тут Алла опустилась передо мной на колени.

Вокруг снимали клиентов занимающиеся частным извозом то ли прапорщики-отставники, то ли неудачники-боксеры, мимо дефилировали индусы и греки, французы и поляки, толпой шли двухметровые баскетболисты, которых встречали с цветами маленькие детишки в форме скаутов, какие-то бляди спорили с явным педрилой, руководителем блядской делегации то ли в Дели, то ли в Афины, то ли в Париж, то ли в Варшаву, о том, когда им выдадут командировочные, лбы в черных костюмах раздвигали толпу, чтобы дать дорогу своему боссу, человеку с чудовищной, почти лежащей на обросших жиром ключицах челюстью, модная певица шла одна, с сумкой через плечо, синяк украшал ее скулу, чулок был порван на колене, певица грызла ноготь и шмыгала носом, из динамиков прорывалась речь диктора-информатора, но она забивалась звуками из большого, вмонтированного в некое подобие столба телевизора, а там, в телевизоре, ушастый телеведущий, щурясь сквозь очки, говорил о войне, о войне, о войне, а везде, на всех картинках из этого телевизора, были одни и те же ландшафты, одни и те же типажи, одни и те же слезы, кровь и пот. А канадец, миллионер и жулик, торговец оружием-недвижимостью-воздухом-будущим, стоял во всем этом, курил ароматный табак и смотрел, как какие-то совершенно завернутые персонажи, прилетевшие вместе с ним из Лондона на одном самолете, несут несусветную чушь, как бухаются на колени и просят их благословить человека, который никак, ни при каком раскладе не похож на того, кто может благословлять.

Я смотрел на склоненную передо мной голову Аллы. У неё было очень много волос, корни были светлее кончиков, волосы были жесткими, от них исходил тяжелый аромат шампуня, туалетной воды. Надо было что-то делать. На нас уже посматривали.

— Благословите ее, дружище, и поедем отсюда, — миролюбиво сказал канадец и выпустил целое облако дыма. — Благословите, да-а? Что вам стоит, Па?! Я бы на вашем месте сделал это, не задумываясь.

Я погрузил левую руку в её волосы, правую поднял. Повинуясь какому-то импульсу, Алла придвинулась ко мне, её жаркое дыхание начало прогревать мои бедра, и я подумал, что благословление вещь крайне эротическая, но тут затараторила слепая Дженни, и канадец с явным наслаждением перевел: