Аракчеев

Как бы то ни было, с оставлением русской армией Смоленска участь Барклая-де-Толли решилась. Александр пришел к мысли, что в роли главнокомандующего всей армией должен выступить другой человек — тот, кто при всех своих достоинствах полководца был бы почитаем обществом. Среди возможных претендентов на указанную роль наибольшим доверием в армии и свете пользовался Кутузов. Имя его чаще всех других называлось и в письмах, которые Александр получал. 15 июля Михаил Илларионович был избран одновременно и в Москве, и в Петербурге, причем без всякой взаимной смолвки, начальником народного ополчения. И Александр, влекомый общественными настроениями, к 5 августа уже принял решение о назначении Кутузова главнокомандующим, хотя и не спешил обнародовать его. Верный своему характеру, он счел необходимым разделить ответственность за принятие столь важного решения с другими. С этой целью им был создан 5 августа чрезвычайный комитет для избрания главнокомандующего. В состав комитета вошел и граф Аракчеев.

Алексей Андреевич активно выступил в поддержку Кутузова, и остальные члены комитета согласились с ним. Реакция русского общества на назначение Кутузова главнокомандующим армией показала со всей убедительностью, что это было правильное в тех условиях решение. «В нем было что-то чисто национальное, делавшее его столь дорогим для русских, — писал о Кутузове французский генерал Филипп-Поль Сегюр. — В Москве радость по случаю его назначения доходила до опьянения: посреди улиц бросались друг другу в объятия, считая себя спасенными».

Радостная для России, эта весть была горькой для Барклая-де-Толли. Много лет спустя А. С. Пушкин посвятит ему стихотворение «Полководец», заключающее в себе, по его собственным словам, «несколько грустных размышлений о заслуженном полководце, который в великий 1812 год прошел первую половину поприща и взял на свою долю все невзгоды отступления, всю ответственность за неизбежные уроны, предоставя своему бессмертному преемнику славу отпора, побед и полного торжества». Как писал поэт, «Барклай, не внушающий доверенности войску, ему подвластному, окруженный враждой, язвимый злоречием, но убежденный в самом себе, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высокопоэтическим лицом».

В Бородинском сражении Барклай-де-Толли был едва ли не заметнее всех в стане русских воинов. На белом коне, в парадном мундире, в блеске всех своих наград носился он перед полками, не замечая ни разрывов ядер, ни свиста пуль. Михаил Богданович искал смерти в бою. Но смерть, как часто это бывает, досталась не ему, а тем, кто ее не искал. И в их числе более счастливому на доброе мнение публики о себе — генералу Багратиону.

***

Ровно через неделю после битвы под Бородино Наполеон вступил в Москву. Время, в течение которого наполеоновская армия пребывала в Москве, — со 2 сентября и до 7 октября — было, пожалуй, самым горьким в судьбе императора Александра I. При посторонних государь старался быть спокойным, но в присутствии близких людей не стеснялся предаваться скорби. Потрясенный до глубины души сдачей неприятелю Москвы, он ни в чем не мог найти себе утешения. Не приносили успокоения ни частые продолжительные прогулки в одиночестве по Каменноостровским рощам, ни ласковое обращение супруги. Елизавета Алексеевна, державшая себя с мужем в последние годы довольно гордо и отчужденно, увидев, каким сделался он нечастным, стала к нему как никогда нежной и предупредительной.

Как правитель великой православной империи, Александр старался соблюдать требования христианской этики, но, воспитанный на идеях философии просвещения, был в душе деистом. Несчастье, обрушившееся на него в начале сентября 1812 года, пробудило в нем истинную потребность в христианской вере. В эти трудные для себя дни он крепко подружился с Библией и уже не расставался с ней никогда. Читал ее наедине, находил слова, применимые к собственному положению, подчеркивал их и перечитывал вновь.

В день своей коронации — 15 сентября — Александр поехал в Казанский собор не верхом на коне, как во все предыдущие годы, а в закрытой карете. У собора, как всегда, была толпа, но впервые мрачная и молчаливая. И даже когда Александр с супругою и свитой поднимался по ступенькам собора, толпа ни единым возгласом не проявила своего присутствия. Его Императорское Величество всходил и слышал свои шаги…