Аракчеев

Спустя три дня Александр писал Екатерине Павловне: «Несмотря на все неудачи, какие мне приходится испытывать, я не падаю духом, я решил более чем когда-либо упорно продолжать борьбу и к достижению этой цели направлены все мои усилия. Скажу откровенно: не быть признанным обществом или множеством людей, которые вовсе меня не знают или знают недостаточно, не так тяжело, как быть непонятым небольшим числом людей, которых я люблю и которыми я надеялся быть понятым. Но если бы это новое горе присоединилось ко всем тем огорчениям, какие мне приходилось испытывать, то клянусь Богом, я не стал бы обвинять их и видел бы в этом только обычную участь всех несчастных, — участь быть всеми покинутым».

Негодование армии и общества, которое в июле и августе падало почти целиком на одного Барклая-де-Толли и мало затрагивало императора Александра, теперь, в сентябре, обратилось преимущественно на царский двор. «Французы в Москве! Вот до чего дошла Россия! Вот плоды отступления, плоды невежества, водворения иностранцев, плоды просвещения, плоды, Аракчеевым, Клейнмихелем[163], etc, etc насажденные, распутством двора вырощенные. Боже! За что же? Наказание столь любящей тебя нации! В армии глухой ропот: на правление все негодуют за ретирады от Вилны до Смоленска», — эти слова записывал в свой дневник 12 сентября 1812 года находившийся в действующей армии генерал-майор Василий Васильевич Вяземский.

Солидная порция общественного гнева досталась и графу Аракчееву. В том же дневнике под датой 30 августа читаем: «Теперь уже сердце дрожит о состоянии матери России. Интриги в армиях — не мудрено: наполнены иностранцами, командуемы выскочками. При дворе кто помощник государя? Граф Аракчеев. Где вел он войну? Какою победою прославился? Какие привязал к себе войски? Какой народ любит его? Чем он доказал благодарность свою отечеству? И он-то есть в сию критическую минуту ближним к государю».

Действительно, начиная с 17 июня 1812 года Аракчеев практически неотлучно находился при Александре. Через него шли все официальные бумаги к государю и от государя. Курьеры, прибывавшие во дворец, сперва попадали к графу и лишь после доклада ему могли удостоиться чести быть представленными самому императору. В трудные для России и ее государя времена, наступившие после Бородинского сражения и оставления русской армией Москвы, Аракчеев взял на себя значительную часть текущих дел по обеспечению армии. И нередко принимал по ним решения единолично.

Император Александр, чувствовавший себя очень неуверенно в первые месяцы войны, постоянно советовался с Аракчеевым, сверяя его мнение со своим. «У меня рескрипт к Кутузову написан в сходствие нашего разговора, — обращался Его Величество в своей записке к графу 17 сентября 1812 года. — Но по внимательному рассмотрению на карте я нахожу, что сие дело, дабы могло быть полезно, и требует точнейшего соображения, особливо по неравным дистанциям, в коих окружные губернии лежат от Москвы. Для сего необходимо сей проект обделать внимательнее, чего успеть нельзя сегодня. А потому я полагаю курьера отправить, а с сим планом пошлем другого». 26 октября Александр писал Аракчееву: «Мне пришло на ум, лучше не посылать сего письма, чтобы не произвести напрасного раздора». Через три дня: «Я имел терпение прочесть все сии бумаги на имена разных министров; я сам их разошлю, а то на тебя еще в состоянии будут сердиться». Написав письмо-поручение к статс-секретарю К. В. Нессельроде, император счел необходимым, прежде чем отправить его, показать Аракчееву. 2 ноября государь просил Алексея Андреевича своей запиской: «Вороти мне письмо к Нессельроде. Хорошо бы мне с тобой повидаться перед твоим отъездом завтра. Я в семь часов и даже в седьмом часу уже одет».

Великий князь Николай Михайлович, приведя в своей книге «Император Александр I» тексты этих и других Александровых записок к графу, заключил: «Все эти записки наглядно показывают степень доверия Императора к Аракчееву, а также, что за Отечественную войну не кто иной как Аракчеев был в действительности секретарем Государя по всем военным делам».

О том, какое большое значение приобрел Аракчеев в то время в окружении императора Александра, свидетельствуют и конкретные факты.

Необходимость снабжения армии продовольствием и фуражом заставляла командиров воинских подразделений прибегать к реквизициям помещичьей собственности. «Когда вся Россия жертвовала последней копейкой и, можно сказать, последним взрослым человеком, что тут было беречь барские выгоды, доходы!» — восклицал, вспоминая о событиях Отечественной войны, С. Г. Волконский.

Подобное настроение разделяли тогда многие командиры. Помещики в большинстве случаев безропотно сносили реквизиции, но, бывало, и жаловались на произвол армейских начальников. У Аракчеева жалобы эти, как правило, находили благосклонный прием. Безусловно, защищать обобранных помещиков во время Отечественной войны было нелегко, но граф умудрялся это делать: умел найти и нужный тон, и необходимые аргументы, увещевая командиров не допускать реквизиций.