Аракчеев

«Получив известие о покупке в казну Великополья, спешу принести вашему сиятельству благодарность искреннюю, совершенную, — обращался Сперанский к Аракчееву из Пензы 18 марта 1819 года. — Слово дано человеку для выражения его мыслей; но лесть и страсти так его обезобразили, что теперь для выражения истинных чувств благодарности осталось почти одно молчание. Я бы не молчал в Грузине: там по лицу умеют различить истину от лести, и правдивый характер хозяина дает и гостям пример и наставление». 27 марта 1825 года Михайло Михайлович писал графу: «Милостивый Государь Граф Алексей Андреевич! С светлым праздником Воскресения Христова приношу вашему сиятельству искреннее поздравление. Праздники, в столице шумные, в Грузине имеют истинное свое достоинство. Там добрые христиане, окружив вас в простоте сердца, без лести скажут вам, как дети отцу: Христос воскрес. Повторю с ними не по обычаю, но по чувству истинному: Христос воскресе и да воскресший на небеси, воскреснет и в сердцах наших верою, надеждою и любовию, тремя величайшими благами, какие могут быть даны человеку»[177].

Трудно сказать, каким образом завелась в России среди ученого люда традиция метить деятелей прошлого этим странным клеймом: «передовой» — «консервативный», «прогрессивный» — «реакционный», «хороший» — «плохой» да сортировать, точно вещи по полочкам: эту — на видное место, на свет, а эту — в дальний угол, во мрак, эту — повыше, как украшение, а эту — вниз, под ноги! Но в середине XIX века традиция сия была уже в силе. Аракчеев и Сперанский получили каждый по клейму и соответствующему месту на исторической полке. Аракчеев с клеймом «реакционера» был задвинут в ряды деятелей низшего сорта, а Сперанского в звании «реформатора» и «передового» водрузили на место «светил». Между тем, будучи живыми людьми, они носили в себе и доброе и злое, и передовое и консервативное. В каждом из них столько было намешано самого разного, что, право, можно лишь подивиться той легкости, с какой современники и историки судили их.

Г. С. Батеньков работал под началом обоих этих людей и, близко с ними соприкасаясь, составил довольно прочное мнение о каждом. В воспоминаниях, записанных Гаврилой Степановичем во время заключения в Петропавловской крепости, он рассказал о том, как осенью 1822 года граф Аракчеев пригласил его в Грузино и уговорил поступить к нему на службу. По словам Батенькова, Сперанский, узнав об этом приглашении, дал ему следующие советы: «1) Ничего никогда с ним не говорить о военных поселениях. 2) Ежели не хочу быть замешан в хлопоты, вести себя у графа совершенно по службе и избегать всех домашних связей. 3) Никогда не давать графу заметить, а лучше и не думать, что я могу кроме его иметь к Государю другие пути»[178]. Гаврила Степанович эти советы исполнил в точности и три года служил при графе в качестве статс-секретаря.

Сперанский и Аракчеев предстают в его воспоминаниях как противоположности — но не добра и зла. А каждый — будто зеркало другому:

«Аракчеев страшен физически, ибо может в жару гнева наделать множество бед; Сперанский страшен морально, ибо прогневить его значит уже лишиться уважения. Аракчеев зависим, ибо сам писать не может и не учен; Сперанский холодит тем чувством, что никто ему не кажется нужным.

Аракчеев любит приписывать себе все дела и хвалиться силою у государя всеми средствами; Сперанский любит критиковать старое, скрывать свою значимость и все дела выставлять легкими.

Аракчеев приступен на все просьбы к оказанию строгостей и труден слушать похвалы; все исполнит, что обещает. Сперанский приступен на все просьбы о добре; охотно обещает, но часто не исполняет; злоречия не любит, а хвалит редко.

Аракчеев с первого взгляда умеет расставить людей сообразно их способностям, ни на что постороннее не смотрит; Сперанский нередко смешивает и увлекается особыми уважениями.

Аракчеев решителен и любит наружный порядок; Сперанский осторожен и часто наружный порядок ставит ни во что.

Аракчеев в обращении прост, своеволен, говорит без выбора слов, а иногда и неприлично; с подчиненными совершенно искренен и увлекается всеми страстями. Сперанский всегда является в приличии, дорожит каждым словом и кажется неискренним и холодным.

Аракчеев с трудом может переменить вид свой по обстоятельствам; Сперанский при появлении каждого нового лица может легко переменить свой вид.

Мне оба они нравились, как люди необыкновенные. Сперанского любил душою».

***

«Подле графа Аракчеева не мог существовать с честью и с пользою никакой министр. С ним ладил только иезуит Сперанский», — обронил в своих «Записках» Н. И. Греч. Николай Иванович выводил свое заключение единственно на основании слухов. Если б мог он заглянуть в переписку двух этих людей, то узнал бы, что между ними в последние годы правления Александра I существовали самые что ни на есть дружеские взаимоотношения.