Аракчеевский сынок

Там, в другой комнате, аккуратный немец тотчас же, даже не глядя, положил портрет в комод, запер его на ключ и долго соображал, куда девать ключ от доверенного сокровища.

Шумский в это время уже снова ехал по Невскому.

— Где же, где искать? где искать? — повторял он вслух и так часто, что извозчик обернулся и выговорил:

— Кого тоись? Вы это мне?

— Пошел! Гони! — вскрикнул Шумский.

Извозчик начал хлестать по лошади, но, наконец, обернулся снова к Шумскому выговорил:

— Все прямо, аль куда завернете?

— Тебе сказано куда! — крикнул Шумский.

— Никак нет, барин, ничего вы мне не сказали.

— Гони! — повторил Шумский и стал думать, куда в эту пору мог выехать фон Энзе.

«Наверное в том трактире, где уланы бывают, — подумал он. — Тогда не нашел, а теперь, сегодня, мне будет удача! Чую, что мне будет удача».

— На углу Конюшенной остановись, — сказал он.

Минут через пять Шумский вошел в ресторан, где сидело много народу — человек по крайней мере шестьдесят; большинство были офицеры разных полков и в том числе три-четыре улана. Оглядывая всех пристально и злобно, он прошел во вторую горницу, где было еще несколько человек офицеров, и затем прошел в третью, но она оказалась пустой.

«Куда же я теперь пойду? Лучше весь день здесь ждать, он всякий день бывает тут».

Шумский вернулся в первую комнату, сел около маленького столика и на предложение услуг лакея ответил раздражительно.

— Ничего! Отстань!

Он оперся локтями на стол и казался всем окружающим человеком, тревожно и глубоко задумавшимся. Но он ни о чем не думал. В его голове крутились какие-то обрывки мыслей без всякой связи между собой.

Но вдруг он вздрогнул и вскочил, как от электрического удара, и двинулся вперед.

Перед ним явилась фигура фон Энзе.

Шумский подошел к улану вплотную и выговорил:

— Наконец-то!

Это слово произнесено было глухим голосом, но все, что было в ресторане, двинулось, а некоторые повскакали с мест. Люди, прислуживавшие публике, тоже сразу остановились. Все замерли.

— Что вам? — тихо отозвался фон Энзе.

— Жених ли вы ее? — выговорил Шумский через силу, так как чувствовал, что дыхание ему захватывает.

— Да, — отозвался фон Энзе и стал к Шумскому боком, плечом к его лицу и настороже.

— Что вы вчера налгали барону на меня? Отвечайте сейчас.

— Оставьте меня, — глухо отозвался фон Энзе, — или вы — погибший человек! Я скажу одно слово, и вы — погибший. Здесь много народу. Я здесь, при всех скажу. Уйдите, я напишу вам, объясню. Если же вы пальцем двините, я вас уничтожу…

— Ах, ты собака! — прошептал Шумский так тихо от спазмы в горле, что никто, кроме фон Энзе не мог расслышать.

Но, вместе с тем, он схватил и тряс улана за борт сюртука. Фон Энзе отмахнулся ударом кулака не столько сильным, сколько искусным, и Шумский невольно выпустил его и едва устоял на ногах.

— Я хочу драться. Ты будешь драться со мной! — задыхаясь, выговорил он. — Негодяй и клеветник!

Фон Энзе вспыхнул и крикнул громко:

— С тобой? Сказано — никогда! Теперь менее, чем когда-либо. Я не могу драться с подкидышем! Да, дерзкий и распутный блазень и шатун. Ты — подкидыш! Я тебе здесь объявляю и всем буду сказывать, что любовница графа Аракчеева купила крепостного мальчишку и выдала его за своего ребенка. И вот ты ходишь под названием Аракчеевского сынка. Ты — безродный подкидыш — без отца, без матери. И не с тобою идти на поединок дворянину и офицеру с незамаранным именем.

Шумский стоял ошеломленный, почти не видя ничего. Слова улана были несколькими тяжелыми ударами по голове его и будто оглушили его. Слова эти однако — бессмыслица! Но, вместе с тем, в этой бессмыслице чудится ему «что-то», что он уже давно, давно знает, хотя слышит теперь в первый раз в жизни. Это «что-то» всегда ведь было в нем, но было едва видимо, а теперь сразу выросло в нечто огромное, ясно видимое, тяжелое, давящее…

Да, это ложь, бессмыслица, глупость, клевета. Он все это слышит в первый раз, но нисколько не удивлен! Все это, однако, схватило его, давит и вот сейчас раздавит в прах.

— Последний раз… Я хочу драться! — заговорил Шумский бессмысленным голосом, чувствуя, что теперь дуэль уже нечто второстепенное, глупое, пустое… Все перевернулось, спуталось…

Он снова подступил к улану и тотчас засунул руку в карман сюртука, где был пистолет. Фон Энзе поднял кулак и крикнул:

— Возьмите! Я убью его.

— Нет, врешь… Я…

И Шумский вдруг полусознательно увидал себя и улана среди кучки обступивших их людей. Быстро вытащил он пистолет, вытянул руку, и дуло в одно мгновенье было уже у самого виска фон Энзе. Но выстрела не последовало. Что-то тяжелое налегло на Шумского со всех сторон.

Только впоследствии сообразил он, что это были десять рук, схватившихся и за пистолет, и за него. Другие сильные руки обхватили его сзади и оттащили от улана.

Когда Шумский вполне пришел в себя, он сидел на диванчике. Ресторан наполовину опустел. Он вскочил с места, и тотчас же два лакея двинулись к нему, как бы намереваясь схватить его.