Аракчеевский сынок

Вернувшись в квартиру, он хлопнул дверью слишком громко и негаданно навлек на себя гнев барина. На стук двери Шумский стремительно вышел из своего кабинета, быстрыми шагами прошел коридор и выговорил тревожным голосом:

— Авдотья, ты?

— Никак нет-с, она не ворочалась, — отозвался Копчик.

— Фу, дьяволы! — воскликнул Шумский. — Кто же вошел?

— Это я-с.

— Убью я тебя когда-нибудь, — закричал Шумский, наступая на лакея, но тотчас же повернулся на каблуках и ушел к себе, ворча что-то под нос.

— И чего вдруг озлился? — прошептал Копчик. — Черт его знает, что с ним делается. Мало ли раз приходилось эдак стукнуть. А теперь вскочил!

Разумеется, Копчик не мог знать, в каком нравственном состоянии сидел у себя Шумский и как важно было для него предполагаемое появление Авдотьи. Услыхав звук захлопнутой двери, он почему-то вообразил себе, что это явилась его мамка, и пожалуй, так же, как тогда, после объяснения с Пашутой, ошпаренная и очумелая.

Когда совершенно стемнело, и Копчик зажег огонь в нескольких горницах, а затем вышел в прихожую, то остановился в удивлении: перед ним стояла хорошенькая, молоденькая девушка, незнакомая ему и никогда еще не бывавшая у них в квартире. Девушка смущенно оглядела лакея, видимо конфузясь.

«Это еще что за новая затея», — подумал Копчик и сурово опросил незнакомку.

— Вы кто такие? Зачем?

— Белье починить позвали, — отозвалась девушка.

— Кто позвал?

— Иван Андреевич. Они к барину вашему прошли.

— Былье чинить? — усмехнулся Копчик. — У нас драного ничего нет. Все затейничество. Смотрите, как бы они вас тут…

— Что тоись? — слегка оробев, вымолвила девушка.

— Что? Вестимо что… Ну, да это ваше дело…

Копчик махнул рукой и вышел в коридор.

XXVIII

В эти самые минуты Лепорелло-Шваньский докладывал патрону своему о важном деле. Шумский, сбыв с рук посланца от графа да еще с дерзким ответом, проволновался еще немного относительно Авдотьи. Но полная темнота, вечер… успокоили его. Если бы баронесса отказала женщине, то она была бы уже дома. Шумский, вполне счастливый, распевал и посвистывал, собираясь к Квашнину, когда в кабинете его появился Шваньский со своей особенной обезьяниной усмешкой на лице.

— А! — весело воскликнул Шумский. — Иван Андреич — шпрехен зи деич! Откуда несет?

Доморощенному Лепорелло это восклицание доказывало, что патрон Дон-Жуан в духе… Что-нибудь новое и приятное случилось.

— Дурафья Лукьяновна не вернулась! Понял ты, глиняная голова! — объяснился Шумский.

— Ну и слава Богу, и благодарение…

— Должно быть… — рассмеялся Шумский и презрительно, и резко. — Благодарение и слава Господу… Дурень! Неужто же ты думаешь, что Господь помогает людям во всех делах, хотя бы и в самых пакостных. В это и турки, я чай, не веруют.

— Так сказывается, Михаил Андреевич, — тоже смеясь, отозвался Шваньский. — А вестимо, что Господь…

— Вестимо… Ничего не вестимо людям. Сам Господь-то не вестим. Слыхать-то слыхали, а видать никто не видал, — пробурчал Шумский себе под нос, но весело и хорохорясь, как школьник, которому удалась шалость, и он ею сам пред собой похваляется.

— Верхом бы, что ли, покатался… Или бы выпил здорово с приятелями… — снова произнес Шумский, как бы сам себе. — Так бы выпил, что непременно бы кончил фокусом на всю столицу. Давно я не безобразничал, засиделся, все тело как-то потягивает. Хотелось бы косточки расправить.

— Что ж, прикажите клич кликнуть. К полночи вся квартира полна будет народу. Только доложу, Михаил Андреевич, не время. Не в пору. Надо бы ныне делом заняться нам.

— Нам? Делом? Тебе и мне — вместе? Скажите пожалуйста?!

— Нам-с. А желаете, можно и без меня, одни действовать.

— Что же это? Ну… Шваньский усмехнулся самодовольно.

— Марфуша здесь. Привел-с.

— Какая Марфуша? — удивился Шумский.

— А швейка-то… Забыли. Создание-то.

— Создание?.. Для пробования питья?! — расхохотался молодой человек. — Ну, конечно, надо заняться делом, а не бездельем… Ты ей как же разъяснил-то… Боится небось?

— Никак-с. Нешто можно говорить эдакое, — возразил Шваньский важно. — Помилуйте. Она просто пришла ваше белье перечинить. Вечер посидит, ночует, а утром опять за работу… А ввечеру попозднее мы ее чайком угостим, со сливочками и с нашим новгородским соусом. Вот и увидим, как оно действует.

Шумский молчал и насупился.

— Жаль бедную… Молоденькая? Жаль. Кто его знает, что потрафится от питья. А делать нечего. Надо.

— Вестимо надо… Да и верного человека. Чтоб не провралась.

— Ладно… Ну, давай ее сюда… Поглядим.

— Уж лучше, Михаил Андреевич, вы выйдете к ней. Она у меня боязная, пожалуй, не пойдет сюда, да станет домой проситься. А то и убежит сама. Девицы народ опасливый.

— А она девица?

— Да-с.

— Тебе кто ж это сказал? — рассмеялся Шумский.

— Видать-с.

Шумский расхохотался еще громче и прибавил безобразную шутку. Шваньский съежился, кисло ухмыляясь, так как она касалась его личности и была хотя и очень остроумна, но до крайности груба и оскорбительна.