Несколькими минутами позднее я сидел вместе с Марселем около выщербленного камина, украшавшего то, что он называл своей берлогой. И действительно, комната находилась в полнейшем беспорядке. Повсюду валялись рукописи и книги. На стене висели странные предметы вокруг безобразной маски, напоминавшей древних инков: черная, угрожающая рожа с орлиным носом и волчьими зубами, готовыми, казалось, укусить. Странный запах, какая-то смесь сырой земли, тубероз и тлена, пропитывал даже стены.
Я поспешил за курить трубку и выпить стакан коньяку, предложенный мне Марселем. Во всей этой обстановке и в фигуре моего друга было что-то отталкивающее и неживое; но я чувствовал, что его стоило послушать и что, как писатель, всегда ищущий странное и необычайное, я буду вознагражден. Так случилось и на самом деле. Вот что мне рассказал Марсель:
— Ты помнишь, старый дружище, когда в 1927 году, в июле месяце, перед тем, как покинуть Францию, я пожал тебе руку в последний раз на прощальном обеде у Рико, данном в честь моего отъезда? Потом мы отправились в последний раз на Монпарнас. Мы пережили немало приключении, помнишь — когда ты доставил меня наконец в Пасси.
Два месяца спустя я находился на побережье Тихого океана, в Колета Радо, где провел два очень спокойных года, служа в управлении медными рудниками общества, командировавшего меня туда. Это маленький старинный испанский городок, неподалеку от моря, расположенный не слишком высоко, но и не слишком низко; много молодых, довольно красивых и не менее грязных девушек, местных индианок, и всегда голубое до отвращения небо: словом, обстановка, о которой ты можешь составить себе представление по географическим журналам. Если ты помнишь, я часто писал тебе об этом городке.
— Помню. Но ты не сообщал мне ничего необычайного.
— Потому что в жизни и обстановке его мало интересного. В этой стране становишься понемногу меланхоличным и мечтательным. Слишком далеко Франция, бульвар де Батиньоль и «Лорен». Иногда спрашиваешь себя, действительно ли все это существовало на самом деле, а не только в мечтах.
Так прошло два года. Затем, в один прекрасный день, мне предложили место управляющего с большим окладом и полномочиями на заводе для изготовления сурьмы. Это было в восточной части Мексики, в провинции Кристобале. Я поехал туда. Четверо суток на маленьком пароходишке. Тухлые консервы и удушливая жара. В виде развлечения — бананы и москиты. И вот наконец, после двухдневного путешествия на спине мула, я очутился в невероятном, старинном испанском городке. Можно было представить себе, что находишься в обстановке времен Филиппа Второго. Узкие улочки, белые или розовые дома, балкончики с кружевными решетками, церкви и старинные миссии. А над всем этим — синее кобальтовое небо и солнце, проникающее повсюду. Я провел там три удивительных года.
Марсель остановился. Он снова разжег свою потухшую трубку и выпил изрядную, слишком изрядную порцию коньяку. Его взгляд блуждал где-то очень далеко. Я видел, как дрожали его бледные, плохо вымытые руки, как из плохо сидевшего воротничка поднималась тощая шея. Болтающиеся брюки не скрывали костлявых ног и пробивающаяся серая щетина покрывала морщинистое лицо пепельного цвета. И эта ужасная маска ацтека в узкой, пыльной, неубранной комнате, пропитанной странным запахом… Неудивительно, что я выпил коньяку больше, чем следовало.
— Да, — продолжал Марсель, — три удивительных и восхитительных года. Какая великолепная природа! Исполинские горы всех цветов радуги. Вечно голубое небо, в котором, как аэропланы, реяли кондоры. Звон колокольчиков на шеях мулов, напоминавший Андалузию. Очаровательные девушки с великолепными зубами. Прогулки верхом на маленьких быстрых лошадях в гациенду около завода. И, наконец, Мануэла, — вполголоса произнес Марсель.
— Как, — спросил я, — ты снова пьешь коньяк?
Марсель наполовину допил свой стакан.
— Ты шутишь! — презрительно воскликнул он. — Это ничего не значит. Я каждый день утром пью полбутылки. Только благодаря этому я еще живу. Не надолго, к счастью. Хочешь, я буду продолжать свою историю? Она стоит того, чтобы ее послушать, уверяю тебя.
Я молча кивнул.
— Так как в этой покинутой стране не было даже гостиницы, то я поселился в красивом доме, принадлежавшем одной вдове, сеньоре Мануэле Ибаньес. Мне дали красивую комнату со стенами, выкрашенными известью, чтобы в ней меньше чувствовалась жара, и пахнувшими шафраном. Чтобы войти ко мне, надо было сперва пройти через ворота во двор, потом по террасе, покрытой вьющимися розами, и остановиться у второй двери слева. В моей комнате было два окна. Меньшее, расположенное довольно высоко, выходило на нечто вроде площадки. Другое, гораздо большее, во внутренний двор. Моя кровать стояла у окна, чтобы пользоваться во время жары притоком воздуха. Окно поддерживалось железной решеткой, никогда, впрочем, не закрывавшейся.