Арахна(Большая книга рассказов о пауках)

Я ушел на лекции, оставив его разбиравшим письма, а, вернувшись, нашел его сидящим на комоде.

Он, видимо, не ожидал моего появления и очень смутился.

— Что это ты забрался…

— У меня глупая привычка… Я люблю сидеть, свесив ноги.

Я вынул коробку папирос и хотел закурить…

— Ты говорил, что бросил? — заметил он.

— Соблазнился… Десяток выкурю и опять брошу.

— Не люблю я дыма…

Паук, подумал я, настоящий паук. Ишь как сидит…

— Я открою форточку.

— Да уж, открой…

Сидел он на комоде довольно долго, и это неестественное положение его меня раздражало.

Я чувствовал, что мы друг другу мешаем. Мне некуда было идти, и ему, должно быть, тоже… Мы томительно молчали и избегали встречных взглядов.

Легли спать поздно, он, заметно, хотел меня пересидеть, но я пил крепкий чай и читал какой-то глупый роман, решив не ложиться хоть до утра, если он не ляжет раньше меня…

Лампу я оставил гореть, прикрутив немного фитиль. Свет ее меня успокоил, рассеял, и я скоро заснул.

Меня разбудил придушенный женский крик.

В комнате было темно.

За стеной билась и стонала старуха-хозяйка…

— Пусти! — о-о-ох! пусти!!..

— Сергей! Ты здесь, Сергей?

Никто не отозвался.

— Сергей!.. — и я стал шарить под подушкой спички. Дверь неслышно отворилась, и он ловко шмыгнул к своей постели.

Я встал, зажег лампу.

Сергей лежал спокойно и дышал ровно.

— Ты же не спишь, что ты притворяешься! — и я грубо дернул с его плеча одеяло.

Он поднял голову, повернулся ко мне лицом, и наши глаза встретились.

Никогда у меня не было такого ощущения ужаса, как в то мгновенье. На меня глядел паук — ничего человеческого не было в вытянутом, напряженном лице и мутном, синевато-поблескивавшем взгляде… Я ничего ему не сказал, оделся и просидел всю ночь за столом с помутненной головой, вздрагивая от каждого шороха.

Утром в комнату постучалась хозяйка с завязанной белым платком шеей. Она была крайне взволнована; по ее доброму полному лицу блуждал испуг.

— Съезжайте, Александр Степаныч. Не могу я вас больше держать…

— Почему, что такое случилось? — деланно удивился я.

— Съезжайте, сделайте милость, а то в полицию заявлю.

— Сергей, что ты об этом думаешь?

— Сумасшедшая баба. Что же тут думать. Надо съехать.

— И разъехаться, — добавил я.

— Хорошо, — безразлично согласился он. — Как хочешь.

Хозяйка постояла, пожевала губами, как бы намереваясь еще что-то сказать, но раздумала и ушла, поправляя на шее платок, из под которого краснело пятно, как бы от укуса.

Роберт Юджин Улмер СТРАННАЯ ИСТОРИЯ ПАСКАЛЯ

Не знаю, каков я в глазах Господа, ибо дело двадцатилетней давности все еще остается для меня и других неразгаданной тайной. Я не защищаю себя, потому что не имею ни малейшего представления о том, как было совершено это ужасное деяние, и несу ли я за него прямую или косвенную ответственность, если вообще причастен к нему. Не стану и пытаться объяснить, поскольку объяснить не могу. Лучше я расскажу все так, как это произошло, относительно же смысла случившегося, если таковой имеется, вам придется делать собственные заключения.

Я долго хранил молчание, ибо страх запечатал мои губы; но теперь я хочу открыть то, что мучило мое тело и душу и преждевременно сделало меня стариком. Пусть мир рассудит. Я более не способен выдерживать тяжесть страданий и благодарю Бога за то, что конец близок.

Начну же — не оправдываясь и не объясняя.

Меня зовут Дэвид Паскаль; по профессии я врач. В молодости я пользовался завидной репутацией в избранной мною области, и мне приписывали такие добродетели, как обычная респектабельность, законопослушность и отвращение к жестокости. Я был самым обыкновенным гражданином.

В описываемое время у меня был деловой партнер по фамилии Бленхейм, человек, наделенный исключительной индивидуальностью, умом, способностями и, как мне показалось при первой встрече, самым очаровательным характером. Его внешность, однако, навевала на меня безотчетный страх и отвращение. Черты его лица выглядели раздутыми и издевательски-злобными. Об этом, однако, я вполне мог позабыть ввиду его блестящих дарований — и гордился тем, что в партнерах у меня был такая замечательная личность. Но вскоре он превратился в искуснейшего преступника и с помощью хитрых махинаций вовлек меня в сеть сомнительных операций, проводимых им от моего имени и за моей подписью, о которых я совершенно не подозревал и в которых никак не был замешан. Я не буду вдаваться в подробности, так как они не имеют никакого значения; достаточно сказать, что, когда я наконец прозрел, я был вынужден молчать, чтобы спасти свое имя от полного позора. Будь я мудрее, я не стал бы откладывать неизбежное. Бленхейм постепенно прибирал все к рукам, и я стал всего лишь ширмой, он же — фактическим главой фирмы. С каждым днем я все глубже погружался в трясину, пока и самому себе не начал казаться отъявленным преступником. Не раз, в приступе отчаяния, я собирался донести на него, но страх перед ужасной расплатой всегда удерживал меня в решающий момент.