Лежащий лицом к стене доктор Дайер похолодел. Помимо спины разболелась шея. Он знал, что следует выдохнуть и потянуться, но мог только замереть и слушать. За стеной медицинского блока ветер трепал полиэтиленовый клапан. Уже не в первый раз он представлял себе пещеру-ковчег как нечто живое и дышащее.
Доктор плотно закрыл глаза. Далекие голоса достигали его ушей, трансформируясь в шепот. Многие сотрудники переселились на второй этаж этой ночью, чтобы быть ближе друг к другу и как можно дальше от открытого зева пещеры и беспощадной пурги.
Позади кто-то зашелестел одеждой. Он хотел спросить, кто это, но медблок вдруг наполнился богатым земляным запахом с ноткой гнили. Неожиданно накатили воспоминания о детстве: ему словно снова восемь, и их с братом расселяют по отдельным комнатам. Тогда он старался быть храбрым, но пугался… сильно пугался, когда ветка ясеня, похожая на руку скелета, царапала в окно при каждом порыве ветра.
Доктор Дайер выдохнул, попытавшись выкинуть эти воспоминания из головы. На секунду они стали такими яркими, знакомый с детства страх настолько захватил его, что стало казаться, будто он находится в родительском доме и лежит в той постели. Иногда по ночам становилось так страшно, что он бежал в комнату к брату Тедди и тормошил его. Тедди, будучи на два года старше, обычно бил его по руке и призывал не быть сыкуном.
Наверняка Тедди повторил бы то же самое. Доктор Дайер еще раз вздохнул. Со сна он совершенно забыл, что в медицинском блоке сегодня с ним ночуют пациенты. Адама забрали, профессор Оливьери ушел, но остались Зейбекчи и Дэв Патил.
Посмеиваясь над собой и пытаясь прогнать все еще владевший им страх, доктор Дайер повернулся и увидел, что у дальней стены медблока поднялся со своей кушетки Зейбекчи. В свете единственного тусклого светильника, горевшего в углу, казалось, будто молодой турецкий наблюдатель лунатит. Зейбекчи опустил голову, принюхался, затем вытер руки о свитер.
– С вами все в порядке? – спросил доктор Дайер тихо, стараясь не разбудить Патила.
Перед сном он дал ему антибиотики и сильную дозу успокоительного, чтобы тот сумел отдохнуть.
Что бы Патил ни вдохнул во время перемещения кадавра, но оно попало к нему в легкие. С другой стороны, хотя и требовались дополнительные анализы для точного диагноза, доктор Дайер не считал, что организм палеопатологоанатома получил какой-либо серьезный урон. В конце концов, он смог самостоятельно сходить вместе с Зейбекчи в столовую и там перекусить. Теперь ему требовался элементарный отдых под наблюдением врача.
Но Зейбекчи был волен уйти в любой момент.
– Сейчас ночь, – сказал доктор Дайер, пытаясь разглядеть его лицо. Ему все еще казалось, что турок не вполне проснулся. – Рассвет через несколько часов. Советую остаться здесь до утра и поспать еще.
– Как раз этими руками я и воспользовался вначале, – произнес вдруг Зейбекчи, затем поднял руки и посмотрел на них с таким вниманием, словно видел в первый раз. – Я так тихо шептал в его голове, что он даже не догадался о моем присутствии. И так и не понял, что натворил. Но теперь мне нет необходимости шептать.
Зейбекчи сделал два шага и остановился перед Патилом.
– Мистер Зейбекчи? – со страхом спросил доктор Дайер, надеясь на то, что Зейбекчи
Зейбекчи наклонился – должно быть, быстро, но в глазах доктора Дайера все происходило медленно. Так медленно, словно медблок превратился в большой аквариум и они оказались под водой. Турок положил одну руку на лицо Патила и прижал его голову к кушетке. Пальцы другой руки он засунул в рот Патилу, взялся ими за нижнюю челюсть и вырвал ее. Кости хрустнули, плоть разорвалась, на кушетку и на пол хлынул поток крови.
– Господи Иисусе! – закричал доктор и дернулся назад.
Крик привлек внимание Зейбекчи. Он хмыкнул, взглянул на доктора Дайера, затем с выражением хмурой скуки на забрызганном кровью лице принялся кромсать и рвать лицо Патила острым краем его собственной расколотой челюсти. Патил поднял руки, пытаясь защитить себя, и от этого зрелища доктору Дайеру стало совсем нехорошо. Это поразило даже больше, чем жестокость нападения. Некоторое время проснувшийся Патил был в сознании, но не мог кричать. Он только выл бессловесным воем, как выл бы всякий человек, у которого только что оторвали челюсть.
Затем его руки упали, и тело обмякло. Кровь толчками стекала на пол, пропитывала одежду и простыни. Патил умер.
Зейбекчи снова взглянул на доктора, вздрогнул от явного удовольствия и пошел к нему.
Горячий запах свежей мочи коснулся ноздрей доктора. Только почувствовав влажное тепло на ногах, пропитывающее штаны изнутри, он понял, что описался сам.
Маленький мальчик сломался в нем. И больше не было старшего брата Тедди, чтобы его защитить.