Арарат

Шогакат-майрик была потрясена до глубины души словами сына и обрядом присяги. Она подумала о том, что ее сына слушает весь город, вся страна. Ей вспомнилась утренняя беседа с Асканазом, ее жалобы, что она лишается всех своих сыновей. Нет, конечно, она не то хотела сказать! Но Асканаз поймет материнское сердце… Да, она счастлива, что у нее такой сын!

Асканаз принял знамя и передал его под охрану вооруженному караулу. Опять зазвучал военный марш, и бойцы таким же мерным шагом покинули площадь.

* * *

Подробно разработав вместе с другими командирами план погрузки военной техники и отправки эшелонов, Асканаз возвращался домой. Он шел медленно, стараясь запечатлеть в памяти каждый уголок родного города.

Завтра он будет уже далеко, но разве он успел проститься со всеми и со всем?.. Наступила вторая годовщина трагической гибели Вардуи. В прошлом году он не смог посетить ее могилу. Даже сейчас, через два года, Асканазу казалось, что ни в ком он не найдет того обаяния, той душевной чуткости, какая отличала Вардуи. Не поэтому ли он так сдержан с другими женщинами?.. Ему не захотелось останавливаться на этой мысли. Договорившись по телефону с Ашхен, Асканаз вызвал авто, чтобы заехать за нею в госпиталь. У госпиталя пришлось немного задержаться. Асканаз попросил шофера поторопить Ашхен, а сам остался ждать внизу. Услышав, что его окликают по имени, он приоткрыл дверцу машины. На тротуаре стоял Заргаров.

— Здравствуйте, — с нескрываемым безразличием бросил Асканаз, едва кивнув головой.

— Уезжаешь уже? Жаль, не успели как следует покутить с тобой! — громко заговорил Заргаров, стараясь привлечь внимание прохожих: смотрите, мол, как я близок с этим командиром!

У Асканаза не было никакого желания беседовать с Заргаровым, но Заргаров не унимался. Заметив новую группу прохожих, он так же громко продолжал:

— Наш Тартаренц у тебя в полку! Надеюсь, ты создашь ему условия. Я тоже всей душой стремился на фронт, да не пустили меня, говорят — нужен в тылу… Скажи мне, пожалуйста, когда кончится эта проклятая война?!

Терпение Асканаза иссякло.

— Вам-то от нее какое беспокойство? — довольно резко сказал он.

— Ну как же, товарищ Асканаз Аракелович, я же патриот…

— Не злоупотребляйте этим словом! Впрочем, вы можете опоздать, вероятно, вас ждут дела.

— Ну, дела-то всегда найдутся! Душа неспокойна, все прут и прут эти проклятые… Надо же знать, когда их остановят!

Асканаз захлопнул дверцу авто с той стороны, где стоял Заргаров, и вышел с другой стороны, навстречу Ашхен, которая спускалась по лестнице в сопровождении шофера.

— Ашхен-джан, я рано утром заеду, помогу тебе… — словно из желания досадить Асканазу, громко обратился к Ашхен Заргаров. — Отвезу тебя с ребенком на станцию, пускай простится с отцом.

— Нет, нет, не надо заезжать, — сердито ответила Ашхен.

Усевшись рядом с Асканазом, Ашхен взглянула на него, но ни один из них ни словом не обмолвился о Заргарове. По дороге машина остановилась перед цветочным магазином, и Ашхен зашла, чтобы взять заказанные накануне цветы. На кладбище они застали Нину с Берберяном, родителей и родственников Вардуи. Могильная плита почти скрылась под ворохом цветов, и в их обрамлении с чуть поблекшей карточки улыбалось лицо Вардуи. Столько жизнерадостности было в этом лице, что чудилось: вот-вот ее смех прозвенит в воздухе! Мать Вардуи, преждевременно поседевшая от горя, не находя слов, любовно и печально глядела на Асканаза. И никому не хотелось говорить…

Нину познакомили с родителями Вардуи. Отойдя в сторону, она пристально взглянула на Асканаза, точно впервые увидела его. Для нее словно открылась новая черта в характере Асканаза, новая страница его жизни. Ей казалось, что чем дальше, тем лучше она понимает Асканаза, тем больше уважает его. Все слышанное от Асканаза и во время личных бесед и там, на площади, во время торжественной присяги, словно получало новый, более глубокий смысл.

Один из родственников вылил в ямку, выдолбленную на могильной плите, красного вина из большого сосуда, затем наполнил стаканы и предложил присутствующим почтить память Вардуи. Пока все молча выполняли старинный обряд, издали донеслись печальные звуки. У могилы похороненного два дня назад бойца, скончавшегося от тяжелой раны, молодой ашуг, приглашенный родными, пел любимую народом песню.

Зверолов, оленьим следом
Рыщешь ты весь долгий день.
«Дикий лог, тебе ль не ведомо,
Где таится мой олень?..»

Ашуг умолк, громче заплакали мать и невеста умершего бойца. С их скорбным плачем слился печальный голос певца:

Видел я: склонясь, лежал он
На скале, твой удалец.
Не жену к себе прижал он:
Он зажал в груди свинец…[12]

Голос молодого ашуга звучал так печально и задушевно, что слезы показались на глазах у всех, стоявших около могилы Вардуи. Нина вопросительно посмотрела на Ашхен, и та пересказала ей содержание песни.