Арарат

Войдя в комнату, он поцеловал сперва Пеброне, потом Ребеку и повернулся к Наапету.

— Подойди, подойди, дай обнять тебя! — воскликнул Наапет. — В лоб тебя дай поцеловать, в глаза — многое они видели…

Хотя Гарсеван в первый же день встретился и с Пеброне, и с Ребекой, и с детьми, но ему казалось, что он никогда не утолит тоску трехлетней разлуки с ними. В этот день жена и невестка, захватив с собой Наапет-айрика, приехали за Гарсеваном, чтобы отвезти его в село. По установившейся уже традиции они остановились у Михрдата.

Стол был уставлен любимыми блюдами Гарсевана, но на этот раз он больше пил, чем ел. Вглядываясь в Пеброне (в день первой встречи он так и не успел хорошенько ее разглядеть), Гарсеван нашел, что хотя годы войны наложили отпечаток на ее лицо, но сейчас она нравилась ему даже больше. Пеброне улыбкой отвечала на любовный взгляд мужа, повторяя в уме: «Живой-здоровый вернулся, хорошее имя заслужил… Будет хозяин у нас в доме, наставник своим детям и сиротам брата!..» Все казалось сейчас Пеброне светлым, и она с оградой прислушивалась к беседе Наапета-айрика и Гарсевана.

— Да, много чего пришлось нам вынести… — со вздохом говорил Наапет. — Но человек легко забывает свои невзгоды. Вот сейчас ты с нами, Гарсеван-джан, и такое у нас чувство, будто весь мир нам подарили. Вот так и бывает — в дни благополучия человек ненасытным становится, а в тяжелые дни выносливость в нем вырабатывается…

Михрдат выглядел обеспокоенным и почти не слушал, что говорил Наапет-айрик. Он недавно демобилизовался и еще не знал, как устроить свою будущую жизнь.

Ребека была молчалива. Михрдат многое рассказал ей об Аракеле. Встретившись впервые с невесткой, Гарсеван подтвердил сообщение о гибели брата и со слезами на глазах поцеловал Ребеку. Да и сейчас, за столом, не раз поминали и Аракела и Габриэла.

Наапет-айрик своей рукой налил всем вина, усадил Михрдата рядом с собой и, глядя то на него, то на Ребеку, торжественно заговорил:

— Немного мне осталось жить на свете. Сегодня-завтра и прощай!.. Так вот послушай, Ребека-джан, старую поговорку: «Иной и умирает так, словно его живым на небо взяли!» Аракел на руках у меня вырос. Золотой парень был, и имя хорошее после себя оставил. Тяжело тебе, знаю, но ты утешайся тем, что погиб он за правое дело, сражаясь вместе с таким героем, как Унан Аветисян!

Ребека ничего не ответила Наапету-айрику, но видно было, что слова старика доходят до ее сердца. Она понимала, что слезы и причитания не воскресят погибшего мужа; ей делалось тяжело при мысли, что дети остались сиротами и вся забота о них ложилась на ее плечи.

— Михрдат-джан, — после недолгого молчания продолжал Наапет-айрик, — нам остается только склонить голову перед памятью Габриэла. Такие, как он, всегда высоко держали честь родного народа… Пью за здоровье наших Аракела, Габриэла, Унана! Не удивляйтесь моим словам, они живы, они живут в нас, живут вместе с нами! Тем, что мы сегодня сидим за этим столом, мы обязаны им!

И Наапет-айрик, повторяя дорогие, заветные имена, окропил вином хлеб, затем снова наполнил вином стакан и выпил залпом.

Прослезившийся Михрдат также окропил вином хлеб.

Перед домом остановился грузовик, послышался короткий гудок.

Пеброне вскочила с места со словами:

— Это за нами…

Гарсеван получил разрешение поехать на день в колхоз. Вопрос о его демобилизации должен был разрешиться на днях.

Михрдат проводил гостей и стоял у ворот до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом. Войдя во двор, он покачал головой: листва на деревьях преждевременно пожелтела, насаждения зачахли. Но у Михрдата словно руки опустились, ничего не хотелось делать. Он то входил в комнаты, перебирал вещи в сундуках Габриэла и Сатеник, перекладывал книги, то снова выходил в сад, обходил грядки, посматривал на деревья, и все время его не покидала мысль, что он остался один, совсем один…

«Два раза, — мысленно говорил он, — два раза рушилась моя семья. Есть у меня еще силы, есть желание… я хочу и могу работать, но вот одиночество…»

Никогда еще за всю жизнь одиночество не давило его так тяжело. Михрдат снова вышел из дома. Последние лучи солнца зажгли на западе пылающий костер. И казалось Михрдату, что от закатных облаков тянется к вершине древней горы светлая дорога, по которой мчатся, обгоняя друг друга, огненные всадники. Но вот исчезло и это видение. Теперь на потускневшей дорожке проплывали перед ним картины его прошлой жизни, и яснее всего виделись ему образы его сыновей. Вот первый Габриэл, едва начавший лепетать малютка… и все пропало в пламени!.. Вот и второй Габриэл, статный, мужественный юноша… Огненные молнии бьют в него… Все скрылось за набежавшей тучей… И вот нет уже ничего: серая полумгла, гаснущее солнце…