Арарат

Марфуша придвинула свою кровать и легла рядом с Аллочкой. Девочка то гладила лицо матери, то перебирала косы Марфуши, спрашивая об отце, о тете Алле и дяде Андрюше и обо всех знакомых, о которых помнила. Было уже довольно поздно, когда Аллочка наконец успокоилась и уснула.

Оксане не спалось. Укрыв ребенка, она потушила лампу и снова улеглась, прислушиваясь к дыханию детей. Когда же будет конец этой неизвестности? Оксана не видела никакого просвета и с ужасом ожидала того, что ей принесет завтрашний день.

Вдруг она вздрогнула и присела на постели: в дверь сильно постучали.

Впервые после прихода фашистов в дверь их домика стучали так поздно и при этом так громко и бесцеремонно. Не ожидая ничего хорошего, Оксана машинально протянула руку к платью, хотя сердце у нее захолонуло ог волнения. Вскоре заколотили в оконце. Проснулась Марфуша и поспешила зажечь лампу. Слабый свет слегка подбадривал Оксану, и она торопливо накинула платье.

Оксана попросту не знала, на что решиться. Наконец она медленно подошла к двери, которую вот-вот должны, были уже высадить стучавшие люди; взгляд ее упал на Миколу, который с молотком в руках стоял возле двери. Оксана с ужасом кинулась к сыну, схватила его за руку, пытаясь отобрать молоток.

— Оставь, мама, оставь… Разобью голову первому, кто войдет…

— Микола, не делай глупостей. Если ты это сделаешь, нас всех убьют — и тебя, и меня, и Аллочку…

«Убьют…» Опять это страшное слово! Матери удалось вырвать из рук сына молоток. Она умоляла Миколу лечь в постель, но тот упрямился. Наконец Оксана опять подошла к двери и, чувствуя, что ее незваные гости разъярились, слабо окликнула:

— Кто вы, чего вам надо?

— Именем немецкого командования сейчас же откройте дверь! — крикнул гневно и повелительно из-за двери кто-то, говоривший по-русски с сильным акцентом.

— Сжальтесь, бога ради… — молящим тоном произнесла Оксана. — Дома у меня дети, они боятся. Приходите днем, завтра…

— Что значит «боятся», по какому праву вы оказываете нам сопротивление? Немедленно откройте, не то…

Оксана постепенно овладевала собой. Не открывая двери, она сказала:

— Так я же беспокоюсь о детях. Прошу вас, приходите завтра утром, мы никуда не убежим…

— Хватит болтать! Сейчас же откройте, не то прикажу стрелять… Ну, раз… два…

Оксана поняла, что угрозу могут привести в исполнение, и отодвинула засов.

В комнату ввалилось сразу четверо вооруженных людей — двое в мундирах гитлеровских офицеров, двое в обмундировании солдат. Старший из офицеров, высокий обер-лейтенант с продолговатым лицом и тонкими усиками, быстро осветил карманным фонарем комнату и, увидев стоявшего посредине Миколу, прикрикнул на него:

— А ты чего стоишь? Дети должны спать в это время.

— Зачем же вы приходите и нарушаете их сон? — отозвалась осмелевшая Оксана.

Не обращая на нее внимания, обер-лейтенант шагнул к Марфуше. Оксана заслонила девушку.

— Что вам надо, вы же видите, что здесь только дети и беспомощная женщина…

— Довольно болтать! — забрал обер-лейтенант и с силой оттолкнул Оксану. Та потеряла равновесие и с размаху упала на кровать Аллочки.

Послышался такой душераздирающий вопль, что по телу Оксаны пробежали мурашки. Она уже никого не видела, ничего не слышала. Аллочка с громким плачем билась у нее на руках. Оксана сжимала в руках извивающееся тело девочки, смотрела на ее искаженное лицо и широко раскрытые глаза; ей казалось, что Аллочка сошла с ума. Оксана целовала ее, повторяя: «Успокойся, детка, смотри вот Марфуша, Микола…» Но Аллочка продолжала рыдать навзрыд, то крепко жмурясь, то снова широко раскрывая глаза.

— Аллочка, с тобою я, твоя мама…

Девочка прильнула лицом к груди матери: ее словно била падучая.

— Ну ладно, ладно! — послышался равнодушный голос обер-лейтенанта. — Подумаешь, плачет. Дети всегда плачут.

Он повернулся к Марфуше и резко спросил:

— А ты почему не выполняешь приказа немецкого командования?!

— Я?.. — заикаясь, переспросила Марфуша, одергивая платье на себе. — Какой приказ я должна была выполнить, я ничего не знаю.

— Нашли хорошенькую отговорку! Все только и твердят, что ничего, мол, не знаем. Уже десять дней вывешен на улицах приказ на немецком, русском и украинском языках, что все жители старше семнадцати лет, будь то мужчины или женщины, обязаны явиться в комендатуру, чтоб получить наряд на работу. Почему же ты не выполнила приказа коменданта?

— Так я же еще школьница! — воскликнула Марфуша, откидывая назад косу. — Я еще не кончила десятилетки, у меня нет никакой специальности!

Обер-лейтенант схватил Марфушу за руку и с помощью солдат сорвал с нее платье, оставив ее в одной рубашке. Ощупав девушку с ног до головы, он деловито заявил:

— Ноги сильные и руки тоже, можешь отлично работать. Ну, быстрей одевайся и пойдем!

— Куда пойти, зачем?! — с плачем говорила Марфуша, с ненавистью глядя на обер-лейтенанта. — Бесстыдники, осматривают меня, словно я животное? Говорю вам — я учусь еще.

— Довольно болтать! — крикнул второй офицер, хватаясь за кобуру.

Оксана стояла спиной к фашистам, стараясь, чтоб Аллочка не видела их. Она почувствовала на плече тяжелую руку офицера.